– Почему же ты не пригласила меня на просмотр?
– Ты был в отъезде, Алеша, но еще успеешь, увидишь.
– Но как ты попала в такой фильм? Расскажи, мама? Может, мне пригодится…
– Как попала? Был кастинг. Моя кинопроба прошла. Я не ожидала. Ведь начальство считало меня несоветской женщиной, а комиссия меня выбрала – как именно советскую и красивую. Шел 1989 год. Времена менялись. Ну и кое-какие мнения, суждения. В общем-то, я считаю, что мне повезло. Вызывает режиссер. Знакомится. Кучинский, – протягивает он мне руку. Глаза чистые, проникновенные, но в душу не лезут, не копаются в ней, а пытаются выяснить, чем я живу. Актриса ли в душе?
– Любовь Григорьевна Полищук, – отвечаю я, для солидности полностью называю имя и отчество.
– Нет, Ирина, – качает он головой. – Отныне вы в этом фильме Ирина – девушка из Сочи. А это ваш жених и в скором времени муж, Константин Гаврилович, – показывает он на артиста Вячеслава Тихонова.
– Не может быть, – растерянно произношу я. – Штирлиц?
– Не Штирлиц, но чином повыше, – говорит режиссер и заставляет улыбнуться Тихонова.
– Я зампред чего-то, – объявляет Тихонов, – но чего – до сих пор не выяснил.
Познакомились хорошо, по-человечески и снимались легко, без волокиты и споров.
Константин Гаврилович приехал отдыхать в Сочи поздней осенью. Разумеется, в партийный санаторий. Съемки шли на натуре. И отдыхающие натуральные – из глубинки.
«Что за серая публика?» – морщится Константин Гаврилович.
Ему объясняют, что сейчас не сезон, приходится продавать путевки всем, кому придется. В основном представителям производства.
Он заходит в очень модный бар и видит меня. Останавливается рядом и внимательно рассматривает. Я нахально смотрю ему в глаза, догадываясь, что передо мной большой начальник.
– Ухаживать будете? Или хотите сразу переспать? – в лоб говорю я иронично. Трудно далась мне эта фраза. С 10-го дубля.
Он улыбается. Значит, собирается ухаживать. Ведет в валютный ресторан. Туда людей с улицы не пускают, а мне с ним швейцар любезно открывает дверь.
– Константин Гаврилович, а у вас валюта есть?! – удивляюсь я.
Он в ответ опять улыбается и угощает вином неведомой мне прежде вкусноты. Дает понять, что я с ним попала в другой мир. Я об этом мире слышала, но толком не знала. Он, наверное, об этом догадался, и стал знакомить с этим миром. В течение всего фильма я стараюсь вести себя культурно. Я его домой привела, с родными познакомить. А мой зять как увидел его, то сразу ощерился: «Это вы нас загнали в Афганистан и съели нашу колбасу?»
Константин Гаврилович человек деликатный, тактичный, спорить с ним не стал. Мало того, распорядился поставить нам телефон, в очередь на который мы уже стояли десять лет. А вот у типа, стоящего рядом со мной, спросил:
– Муж? Любовник?
– Ни тот, ни другой, – говорю я, – иногда спит со мной.
– Подсыпаю, – ухмыляется тип, – у меня таких…
И что удивляет, мой новый знакомый с ним не ругается, его, такого партийного начальника, не смущает, что я работаю водителем пикапа, завожу в санаторий продукты. Встречает меня. Иногда случайно. Иногда умышленно. Дарит цветы. И вдруг предлагает мне стать его женой.
– Это как? – выпучиваю я глаза. – Какой женой? И где?
– Нормальной. В Москве, – спокойно говорит он.
Через пару дней уезжает. Я о нем стала забывать, и вдруг от него приходит телеграмма: быть в Москве такого-то и во столько-то. Зять меня ругает на чем стоит свет, считает, что он меня обманывает, что такие, как он, дурачат всю страну. А я ему говорю: «Поеду! Лучше с Константином Гавриловичем жить, чем с пьянью и рванью». Приезжаю. Меня иномарка встречает. С водителем. Но ключ от машины водитель передает мне, «мол, шуруй». Я от московского движения едва с ума не сошла, запуталась в указателях и светофорах, расплакалась, а Константин Гаврилович приказывает: «Возьми себя в руки и езжай. Привыкай к новой жизни и побыстрее!»
Я в конце концов освоилась.
И от увиденного чуть глаза на лоб не лезут. От квартиры Константина Гавриловича, похожей на большой и дорогой музей с картинами ценою в дом. От специальных магазинов и ресторанов, где бесплатно кормят его и таких, как он, а теперь и меня, как его жену. Всем кланяюсь и говорю: «Большое спасибо», а надо произносить одно слово – «Благодарю», чтобы чувствовали разницу со мною. Везет по магазинам, где такие вещи висят – обалдеешь. Все напрочь итальянские и французские. Выбирай, что душе угодно. Я девушка скромная и не транжира, но кое-что отобрала. Если дают. И бесплатно.
Оказывается, что у таких начальников, как Константин Гаврилович, есть специальные привилегии на то, что простому народу не полагается. И знают они все друг друга. И на даче живут рядом. Знакомит меня Константин Гаврилович с соседом по даче. Играет его Табаков. Обаятельный, улыбчивый сосед, как сам Табаков. А сосед оказывается одним из руководителей КГБ. Совсем не похож на Дзержинского. Глаза добрые и часто улыбается, приглашает меня на семейный обед. Я даже подумала, что зря в народе считают всех кагэбэшников зверями. Не все злыдни. Есть даже очень приятные и человечные. Предлагает свои услуги. «А мне они зачем?» – думаю я, но вскоре пригодились. Ведь я по сюжету фильма в Москве родилась. В 1952 году отца арестовали и расстреляли, мама в Воркуте, в лагере скончалась. Я в детдоме выросла. На шофера выучилась. Живу, как все люди. Думала, что у меня полно привилегий: и на работу водителем, и на мужиков, что подворачивались, на продолжение потомства, дочку родила, хотя и без мужа…
Вечером пиво пью, танцую на дискотеке. Чего еще человеку надо? О том, что можно жить богаче и разнообразнее, – просто не знала. Не приписаны нам были эти привилегии, что Константину Гавриловичу. Почему? Все-таки конституция на всех одна. И отличий за ним особых не числилось, кроме поста, который он занимал.
В громадной стране образовалась, на первый взгляд, небольшая группа людей с особыми привилегиями. И откуда они взялись – не знаю. Вроде сами себе организовали. И тайком. Народ об этом не знает, даже мой въедливый зять лишь чует, что не все в порядке у него в стране, и поругивается.
А если к этой группировке привилегированных присовокупить партийных работников всех уровней на местах, чекистов! В каждом городе, районе и более-менее значительном предприятии, обслугу ГУЛАГа и прочих «закрытых» номерных точек, то эта кучка людей может достигнуть по численности целой армии, и вероятно, не одной. И сколько они наплодили генетически гнилых душой и рвущихся к привилегиям потомков, и если посчитать, какой урон материальный и моральный все они принесли стране…
Об этом даже страшно подумать. А необходимо обязательно. В первую очередь надо извиниться перед теми людьми, что невинно сгнили в лагерях, за счет бесплатного труда которых вырастали привилегии, перед их родственниками. Извиниться перед всеми репрессированными народами, а их около тридцати, и хотя бы вернуть вклады старикам, откладывавших по грошам деньги на сберкнижку, на лечение болезней, на собственные похороны. Не отделаться обесцененной подачкой, а вернуть полным рублем. И стремиться к той обстановке, при которой любой человек, честный и работящий, мог обходиться без охраны, поскольку он не ворует, у него нечего красть и нет никаких привилегий.
