«Современных записках» в 1937 году и очаровал даже скептически относящегося к Марине Цветаевой Адамовича, посвятившего ему целый чрезвычайно хвалебный отзыв в «Последних новостях», вызвавший негодование Милюкова – нашли тоже кого хвалить. А хвалить – и еще как! – ее следовало за ее чудесные воспоминания о Волошине, о Белом, о собственном детстве, за ее несравненное, присущее только ей уменье писать «по-цветаевски», то есть превращать людей и события в мифы и легенды.
«Повесть о Сонечке» написана также не без мифотворчества, и от нее, как от всего, вышедшего из-под пера Цветаевой, оторваться нельзя.
И все же ее – в некотором смысле – я не решаюсь назвать удачей. В ней Марина Цветаева не достигла поставленной себе цели – прославить молодую актрису Сонечку Голидей и заставить читателя безмерно восхититься ею. Она обращается к ней: «Сонечка! Я бы хотела, чтобы после моей повести в тебя влюбились – все мужчины, изревновались к тебе – все жены, исстрадались по тебе – все поэты…»
Этого при напечатании первой части «Повести о Сонечке» в 1938 году в «Русских записках» явно не произошло. В Сонечку тогда, насколько мне известно, никто и не подумал влюбляться, ни один поэт не «исстрадался» по ней. Повесть о ней прошла почти незамеченной.
Своего впечатления о ней, о тогдашнем первом появлении ее я, к удивлению своему, не помню. Вернее всего, я ее просто не читала.
Теперь же – сознаюсь – Сонечка мне не очень нравится, и я была бы почти равнодушна к повести о ней – если бы в ней, как в магическом «влюбленном зеркале», сродни зеркалу Кокто, не отражалась бы необычайно ясно, точно и отчетливо сама молодая Марина Цветаева – совсем непохожая на ту – безысходно несчастную, обреченную, – знакомую нам, на того «камчатского медведя без льдины», в которого ее превратили годы скитаний, обид и горя. А молодая, торжествующая, победоносная, счастливая, окруженная тройным кольцом влюбленности, поклонения и обожания, принимающая это как должное – как по праву принадлежащее ей, без ложной скромности, с чудесной, высокой искренностью и силой, она восстанавливает себя, ту – молодую, счастливую и живую.
Благодаря этому «Повесть о Сонечке» не только не неудача, а напротив, блестящая победа – над временем и даже над смертью. В ней живет, продолжает жить молодая Марина Цветаева.
Действие в «Повести о Сонечке» почти отсутствует, что сознает и сама Марина Цветаева, – перечисляя в конце ее действующих лиц и их дальнейшую судьбу, она поясняет:
«Я сказала: „действующие лица“. По существу же, действующих лиц в моей повести не было. Была любовь. Она и действовала – лицами».
Прибавлю от себя – была Марина Цветаева и была любовь – сверх-, ультраромантическая, просто чудовищная любовь. «Чудовищная», как мы когда-то говорили на берегах Невы, уверенные, что в слове «чудовищное» всегда, кроме чудовища, присутствует и чудо.
Действительно была «чудовищная любовь». Вернее, чудо любви, объектом которого, сама превратившись в чудо, была Марина Цветаева.
Ведь надо помнить – все это происходит в Москве в 1919 году, а он был, как она называет его, «самый чумной, самый черный, самый смертный из всех годов Москвы». Ей, хотя она ни разу не напоминает об этом, не может не житься «черно, чумно и смертно». Она одна – муж ушел воевать против красных, одна с двумя маленькими дочками, Алей и Ириной. И все же она умудряется быть счастливой. Любовь, обожание и поклонение заменяют ей хлеб насущный; о нем, об его отсутствии и прочих трудностях и бедствиях ни полслова. Она героически попирает «скудные законы бытия», она не снисходит до мучений холодом и голодом, испытываемых не только ею и ее дочками. Она как будто не замечает окружающего, вознесенная в какие-то фантастические высоты, с которых трудно разглядеть то, что творится внизу на земле. И она счастлива.
Нет, я не знала, что она все же когда-то получила в подарок от судьбы это, пусть эфемерное, счастье, что ей, чего она так страстно желала, поклонялись и молились, как божеству.
И это меня утешает.
Ее упрекали, что в своих «Юношеских стихах» она слишком восхищается собой. Но она на это имеет право, так как сама преклонялась и восхищалась другими поэтами. Вспомним ее дивные стихи Блоку и Ахматовой. Кстати, ей казалось, что Ахматова носила ее стихи с собой в сумочке, пока они не рассыпались. Но, к сожалению, этого не было. Ахматова относилась к ней чрезвычайно сдержанно и, кажется, не сумела ее оценить.
Марина Цветаева рассказывала, как она отнесла свои «Юношеские стихи» в Лито и как почти через год ей их вернули с отзывом Брюсова: «Стихи М. Цветаевой, как ненапечатанные своевременно и не отражающие соответственной современности, бесполезны».
Трудно поверить, что он действительно думал это. По всей вероятности, он просто мстил ей, так как был «очень против нее».
Стихи эти прелестны, полны подлинной юношеской свежести и непосредственности. Излишне прибавлять, что они свидетельствуют о ее огромном таланте и оригинальности.
Первое стихотворение датировано 1913 годом. И сразу – удар в сердце:
Посвящаю эти строки Тем, кто мне устроит гроб, —
и вторые – снова о смерти, о могиле:
Я вечности не приемлю! Зачем меня погребли? Я так не хотела в землю С любимой моей земли, —
и еще и еще о смерти. И даже в чудесной просьбе о любви, бывшей ей нужнее воздуха, она не забывает о смерти.
Меня до слез трогает одно из ее ранних стихотворений:
К вам всем (что мне, ни в чем не знавшей меры, Чужие и свои?!) Я обращаюсь с требованьем веры
