Я уже писал о том, что порою мне приходилось возвращаться из Минска в Москву на перекладных. Вот и в этот раз я умудрился уехать из Минска на каком-то вечернем почтово-багажном, который довез меня только до Смоленска, поскольку сворачивал на Брянск. Время было позднее, но мне очень хотелось домой, поэтому я не остался в Смоленске, а сел на последнюю электричку, которая правда шла не до Вязьмы, а только до Сафоново, но в расписании было указано, что с Сафоново на Вязьму утром пойдет первый электропоезд, раньше, чем со Смоленска на Вязьму.
Итак я оказался в Сафонове, чуть ли не в два часа ночи. Осень, хотя и не поздняя, все равно, осень – на улице холодно. Поэтому я поначалу забился в теплый полутемный зал ожидания небольшого провинциального вокзала. Но, согревшись и отдохнув от тряски и стука колес, решил выйти на волю – покурить, походить, размяться, поскольку, как я уже ранее отмечал, в таких «злачных» местах я больше всего боялся заснуть и проспать свой поезд, зная за собой склонность, с усталости, к «богатырскому» сну.
Выйдя на платформу я прошелся по ней пару раз туда-сюда, выкурил две сигаретки, завистливо посмотрев на проезжающие составы – вот, надо же, едут, гады, а я стою, застряв здесь, на маленьком полустанке (хотя в натуре это совсем не маленький полустанок), но так – романтичнее и торчать мне здесь еще почти полтора часа. Прохладный воздух давал себя знать – вначале остыло лицо, а потом и по спине начал бегать какой-то неприятный холодок. Такое часто бывает оттого, что хочется спать и хоть спать мне было нельзя, но я все же решил вернуться в зал ожидания. Если там не будет свободных мест, то просто постою у стенки или сяду на пол – авось ночью ментов не будет21.
Я уже было направился к вокзалу, как вдруг обратил внимание на группу мужчин, которые гужевались среди чахлых деревцев, росших за платформой. Их было человек тридцать – целый взвод. Все какие-то на удивление одинаковые – крепкие, высокие, плечистые и я бы посчитал их за военных, если бы не были они одеты как-то кургузо – по-деревенски топорно. Как это называется в России – добротно. Да и держались они расхлябано-нестроево. Чувствовалось, что это ребята «от сохи», причем не просто «от сохи», а только-только «от сохи». Разговаривали они вполголоса, хриплыми, грубыми голосами, многие их них курили, поминутно сплевывая, кашляя … и вообще – веяло от них какой-то невыразимой тоскою, которая всегда возникает на душе, при виде тюрьмы, заключенных или «столыпинского вагона»22.
Я заметил, как от них отделился один человек и направился к платформе. Мне показалось, что он идет именно ко мне. Не прошло и минуты, как он легким прыжком перескочил через перила платформы и подошел совсем близко. Стало видно, что он разительно отличался от тех, кого я видел прежде. Хоть видел – это крепко сказано – ведь в полумраке были заметны только силуэты. Тогда скажем так – его силуэт резко отличался от остальных. Во-первых, он был выше. Может и не намного, но держался на удивление подтянуто, в отличие от остальных, что на взгляд прибавляло ему роста. Во-вторых, он был иначе одет – по-городскому. На нем были немешковатые брюки и куртка по фигуре, а не ватник с чужого плеча.
«Браток! Не подскажешь ли который час, а то я тут со своими гавриками так закрутился, что и часы не заводил. Теперь не знаю сколько до поезда осталось? А у них ведь и часов-то нет» – обратился он ко мне. Мне сразу резанула по ушам фраза: «который час», которая выдавала в нем воспитание, если уж не столичное, то, по крайней мере, областного центра. Обычно простой народ произносит: «скоко время?» или в лучшем случае: «сколько времени?»
А он продолжал: «Вот хотел с автоподзаводом купить, да фиг их у нас купишь, надо в Москву ехать, а я не успеваю никак – работа!»
С автоподзаводом – подумал я – ничего себе. Такие часы рублей пятьдесят-шестьдесят стоят, а то и поболе. Фартовый пацан. У меня тогда были позолоченные часы и без автоподзавода, но я их покупал в комиссионке и они стоили всего сорок восемь рублей.
Я ответил. Он поблагодарил и, встав под станционным фонарем, начал крутить стрелки. Не знаю почему, но я остановился и молча стоял рядом. Мне почему-то не хотелось уходить. Пацан, видимо, почувствовал какую-то неловкость в наступившем молчании и заговорил первым.
Он рассказал, что едет с бригадой строить Удомельскую атомную станцию и по профессии он – вербовщик – который ездит по деревням и набирает людей на стройки. Работа тяжелая, поскольку все уверяют, что хотят работать, а на деле, либо хотят получить деньги на выпивку, либо любой ценой сбежать от осточертевших жен, матерей, детей и от мерзостей деревенской жизни. А ему такие не нужны. За что неоднократно с ним пытались разобраться «по-свойски» обиженные отказом мужики. Но ему это не впервой, так как он офицер, попавший «за речку», где его немного, как он выразился, «подранили», теперь работающий в атомной энергетике и сражаться привык.
Я удивился тому, как у него так складно получалось говорить – речь его струилась ручьем. Вроде бы и простонародная, устная, не письменно-книжная, зато удивительно красиво и аккуратно сложенная. Я заметил ему, сказав, что он говорит прям, как пишет. На что он усмехнулся и сказал, что разговор в его профессии – самое главное. Он ведь – вербовщик. Ему ведь уговорить надо, а хорошего работника с места сорвать сложно. Кочуют-то, в основном, бездельники и пропойцы. Просто есть в некоторых людях авантюрная жилка, которая дремлет до поры до времени где-то там – в потемках его души, и если ее разбудить, то завербовать его пара пустяков и из него получится отличный работник
Мы закурили. Времени до отправления моего поезда было предостаточно, а его поезд отправлялся еще и позже моего, поэтому торопиться было некуда и мы продолжили беседу.
Неожиданно для меня самого, разговор у нас получился очень задушевный. Почему-то мы рассказали друг другу то, что, вероятно, не рассказывали даже самым близким людям. Видимо, что-то такое объединяющее промелькнуло между нами. Возникло невесть откуда взявшееся понимание. Мы разговаривали друг с другом так, как будто бы были знакомы с пеленок, хотя на самом деле, познакомились меньше часа назад. Я слышал о любви с первого взгляда, но никогда с подобным не встречался. А у нас, насколько я понимаю, возникла дружба, нет, даже не дружба, а братство с первого взгляда.
