"Будем откровенны. Австрии больше нет. То, что называется Австрией — всего лишь труп. Рейху предстоит вновь колонизировать Австрию. Самое время сделать это сейчас. Еще одно поколение — и эта земля навсегда будет потеряна для немцев. Эти люди уже не помнят, что значит быть немцем".
Он говорил о том, что задача воспитать немцев из австрийцев особенно ему близка. Он муштровал бы их до тех пор, пока в них не проявится немецкая сущность. "Вся их неряшливость и все их зубоскальство вышли бы из них вместе с потом. Хватит им дрыхнуть. И не надо думать, что речь пойдет о Габсбургах или прочей ерунде. Прежде всего нужно прогнать евреев. Это очень трудно. Но я это сделаю. И очень скоро Австрия станет национал-социалистической".
Гитлер дал понять, что он намеревается устроить в Австрии путч, и что соответствующие приготовления уже ведутся. Было ясно, что он был бы рад такому путчу, и что именно поэтому ему приятно сопротивление правительства Дольфуса. По энергичности его высказываний можно было понять, что ему не терпится затеять кровопролитие, заговор, как-нибудь отомстить австрийцам. Наверное, в этом страстном желании вторгнуться в Австрию воплотился давно взлелеянный, но так и не состоявшийся "поход на Берлин". От Гитлера веяло горячим, болезненным, обжигающим духом. Это были не слова, это была страстная импровизация, в какую в конце концов превращалась любая беседа с Гитлером. Длинный коридор на втором этаже рейхсканцелярии, где стоял наш стол, был освещен солнцем. Сам рейхсканцлер Германского Рейха угощал нас и говорил с нами. Снизу доносились команды смены эсэсовского караула.
"Я отдам этого Дольфуса под суд, — кричал Гитлер. — Он посмел мне перечить! Представьте себе, господа! Они еще встанут передо мной на колени. Но я хладнокровно прикажу казнить их как предателей".
Ненависть и жажда мести звучали в этих словах — мести за отверженную юность, за неоправдавшиеся надежды, за жизнь, полную нищеты и унижений. На некоторое время за столом воцарилось подавленное молчание.
Гитлер угощал своих гостей назойливо, как деревенская хозяйка. Юные эсэсовцы разносили полные тарелки пирогов и наливали кофе. Гитлер вспомнил о венских евреях. "Евреи —лучшая защита для Германии, — рассмеялся он. — Евреи — это залог, гарантирующий, что заграница не будет мешать Германии идти своим путем". Если демократы не прекратят бойкотировать Германию, Гитлер возместит весь ущерб, нанесенный бойкотом, конфисковав часть имущества германских евреев. "И тогда вы увидите, как быстро прекратится антигерманская пропаганда за границей. Это просто счастье, что у нас есть евреи". Все гости засмеялись. "Когда-нибудь еврейское имущество, конечно, иссякнет, — продолжал Гитлер. — Тогда, конечно, с них уже ничего не возьмешь. Но у меня в руках останется их жизнь—драгоценная еврейская жизнь". За столом снова засмеялись. "Штрайхср предложил во время войны гнать их перед нашими стрелковыми цепями. Они будут лучшей защитой для наших солдат. Я обдумаю это предложение", — "пошутил" Гитлер. "Шутка" вызвала за столом взрыв хохота. А Гитлер, возбужденный внезапной мыслью, принялся рассуждать о том, какие он примет меры, чтобы медленно, но неумолимо экспроприировать евреев и изгонять их из Германии. "Все, за что мы беремся, будет сделано. Никому не позволю обсуждать мои поступки".
То, о чем он говорил, было в общих чертах претворено в жизнь несколько лет спустя, в 1938-ом. Конечно же, тогдашние репрессии вовсе не были яростной реакцией на неудавшееся покушение. Все было обсуждено и согласовано заранее. Тогда, в 1933 году, после первого погрома, Гитлер вынужден был несколько приостановить открытую борьбу с евреями. Но именно поэтому он считал, что антисемитизму нельзя дать погаснуть. Потом я еще несколько раз слышал, как Гитлер высказывал свои мысли о евреях. Я еще расскажу об этом в другой раз. Здесь мне важно передать странное впечатление, которое произвел на меня этот прием: мирное, мещанское застолье; партийцы из провинции беседуют с канцлером великого немецкого народа — и каковы же его речи! Уничтожить, поднять восстание, посадить в тюрьму, убить, ограбить! Причудливый контраст между неуклюжим, неотесанным мещанином, который лучше всего чувствует себя среди таких же мещан — и его разбойничьими фантазиями. Впрочем, эти мещане не так уж миролюбивы — при случае они любят предаться воинственным мечтам. Они буквально лопаются от скрытой зависти и злости, от жадности и недоброжелательства. Они не прочь перевернуть весь мир, вооружившись варварством языческих времен или повторив все гнусности позднего средневековья. Что за гротескная картина! Ни привета, ни радости, ни выражения личной заботы о каждом из гостей. "Что мне личное счастье и здоровье, — кричал однажды разъяренный Гитлер. — Делайте, что хотите, кому какое дело?!" Мстительность, примитивная злоба и жажда власти: таковы были слова, которыми Гитлер напутствовал своих людей, отправляя их в большую политику.
Но Гитлер очень хорошо понимал, что простые люди не могут жить одной лишь злобой и местью. Сознательно используя в своих целях самые низменные человеческие инстинкты, Гитлер достаточно хорошо изучил слабости и пристрастия своих людей.
"Погодите жениться, пока я не приду к власти", — советовал он когда-то своим сотрудникам, которые смотрели на пост гауляйтера или рейхсляйтера как на выгодную должность и стремились устроить свою жизнь уютно и основательно. Сразу же после прихода к власти Гитлер выдвинул другой лозунг: "Позиция захвачена". Грести под себя все, до чего можно дотянуться со своего поста — таково было основное правило тех лет, распространившееся повсюду. "Радуйтесь жизни, пока фитилек не погас", — ободряюще доносился снизу хриплый органный бас доктора Лея, алкоголика, руководившего "Рабочим фронтом". "Наслаждайтесь и обогащайтесь", — поощрительно советовали сверху.
"Мы не ханжи! Красиво жить не запретишь", — звучало в кулуарах гитлеровских кабинетов. "Устроиться на новом месте" — вот девиз первых недель и месяцев после прихода национал-социалистов к власти. "Я не подглядываю за своими людьми, — сказал Гитлер однажды за обедом. — Делайте что хотите, но не попадайтесь".
Таковы были напутствия самого Гитлера, намеренно указывавшего своим людям путь к кормушке. А уж им не нужно было повторять дважды. В те дни я услышал такое странное словосочетание: "преднамеренная коррупция". Да, очевидно, на эту коррупцию не просто смотрели сквозь пальцы — она и впрямь была преднамеренной. Находились люди, опасавшиеся, что коррупция быстро разрушит национал-социализм. Но Гитлер знал, что своим людям нужно "что-то предложить". Взамен погромов — посты в буржуазной администрации; вместо настоящей революции — все то, что она могла бы дать, то есть свободу всем любителям поживиться за чужой счет.
