политики.
История Булгакова одновременно и очень индивидуальна, и типична. Для самого Булгакова личностные, религиозно-метафизические и политические вопросы были неразрывно связаны. Он видел задачу освободительного движения в реформировании церкви и общества. В то же время интеллектуальное и политическое развитие Булгакова было типичным для процесса политического самоопределения интеллигенции, в особенности тех ее представителей, которые, стремясь реализовать свою жажду свободы через политические действия, в той или иной мере позиционировали себя как либералов. Павел Милюков, вскоре ставший лидером партии кадетов, вспоминал о трудностях самоопределения, когда он поспешно возвращался из Америки после получения известия о революции. Еще в апреле 1905 года проблема конкретной политической принадлежности не была решена им ни в Союзе писателей, ни в Вольном экономическом обществе, ни в «Союзе освобождения» [152]. Историки склонны фокусировать внимание на те черты эпохи, которые были новыми для России, но привычными на Западе, а именно, на началах конституционной и демократической политики. История Булгакова выявляет те часто парадоксальные и противоречивые особенности русской общественной жизни, которые в равной степени были характерны и для периода в целом. После первой революции наступило время выборов, парламента и либеральной политики, сопровождавшихся традиционно русскими публичными дискуссиями; предметом сомнений и обсуждений был не просто выбор партии, за которую следует голосовать, но сама природа демократической политики. История Булгакова в этот период позволяет почувствовать переплетения нарождающегося парламентаризма с более традиционными формами русского квазиполитического дискурса; программы новых политических партий были укоренены в лежащих в их основе литературно-философских воззрениях.
Сергей Булгаков по своей природе не был политиком. Однако в 1890-е и в начале 1900-х годов все обстоятельства его общественной деятельности привели его к молчаливому противостоянию властям в силу того, что позиции, которых он придерживался, имели политическую подоплеку. В этом смысле Булгаков был активным участником характерных для российской политической жизни конца XIX века идейных столкновений между правительством и интеллигенцией. Открытые конфликты случались редко, но острое взаимное недоверие и подозрительность проявлялись во всем. В 1892 году, почти сразу после приезда Булгакова в Москву, московское Охранное отделение завело на него секретное досье, а в 1901 году рекомендовало Департаменту полиции расследовать его деятельность [153]. Охрана сочла его «политически неблагонадежным» [154] не из-за связей с европейскими социал-демократами или «Союзом освобождения»; дело было в менее очевидных контактах. Его будущая жена Елена Токмакова состояла в родстве с известным и политически активным марксистом В. В. Водовозовым; студенческая организация «Елецкое землячество», в которую входил Булгаков, характеризовалось как «не чуждая политике», и полиция установила за ней слежку; он также являлся членом Московского общества распространения технических знаний, по заданию которого распространял техническую литературу в провинциальных городах. Булгаков также привлек внимание своими популярными лекциями: особо была выделена лекция «Разделение труда в современном обществе», пять раз прочитанная им в 1901 году. В ноябре у него возникли проблемы с получением разрешения на помещение для лекции о Карамазове. Разумеется, подозрение вызывали и марксистские взгляды Булгакова, и его связь с радикальными политиками [155]. Будучи не в состоянии следить за всеми перипетиями интеллектуальной жизни, в 1914 году Охрана оставила следующий комментарий по поводу Булгакова:
БУЛГАКОВ Сергей Николаевич, профессор, состоя студентом Московского университета, входил в состав членов «Елецкого землячества», к числу его знакомых в тоже время принадлежали лица, состоявшие под гласным надзором полиции.
Во время студенческой забастовки, бывшей в начале 1911 года, Булгаков в числе некоторых других приват-доцентов Московского университета подал (демонстративно) прошение о сложении с него звания приват-доцента. Кроме того, Булгаков известен как ревностный последователь марксизма [156].
Атмосфера напряженности и скрытого конфликта, отразившаяся в столь мелочной придирке, порождала у интеллигенции постоянное чувство разочарованности и раздражения. Тем, кто не были революционерами, сложно было найти выход для этих смутных ощущений. Как марксист Булгаков никогда не разделял полностью политику социал-демократов и не вступал в их партию, хотя и признавался, что «близко стоял к некоторым эмигрантам». Однако, обратившись к идеализму, он впервые и единственный раз в жизни смог безоговорочно отнести себя к конкретной политической группировке, «Союзу освобождения». В своем жизнеописании, составленном в 1913 году для биографического словаря С. А. Венгерова, Булгаков твердо и уверенно характеризует собственную политическую деятельность только в краткий период между 1903 и 1905 годами. О своих политических пристрастиях он, как правило, высказывался весьма нерешительно и расплывчато, но в этом случае как бы невзначай сообщает, что «был сотрудником “Освобождения” и членом “Союза Освобождения” с момента его учреждения (лето 1903 г.), был членом центрального совета С. О. от Киевской группы и присутствовал на всех съездах и совещаниях» [157].
«Союз освобождения», одним из членов-основателей которого был Булгаков, наконец-то предоставил площадку для выражения общего недовольства, поскольку стремился объединить людей различных политических ориентаций в «национальной борьбе за политическое освобождение» [158]. Антипатия Булгакова к правительству нашла подходящее выражение в центральной цели союза – упразднении самодержавия. Со своей стороны «Освобождение», печатный орган Союза, и его редактор Петр Струве всячески стремились охватить те околополитические движения, в которых участвовал Булгаков и которые составляли суть оппозиции режиму. К этим движениям относились идеологический переход от марксизма к идеализму, новое религиозное сознание, университетская политика, научные исследования в области политэкономии, особенно связанные с аграрным вопросом.
Философский поворот к идеализму, предполагающий отказ от позитивизма при сохранении оппозиционности, присущей интеллигенции XIX века, вскоре оказался неразрывно связанным с политикой освободительного движения. Когда в 1903 году «радикально-конституционное ядро» движения [159] собралось в Шафхаузене, чтобы основать «Союз освобождения», в числе 19 участников встречи были Булгаков, Бердяев, Франк и Струве, авторы центральных статей в сборнике «Проблемы идеализма», все уже прошедшие путь от марксизма к идеализму; такой же путь проделал и Богдан Кистяковский, которому в будущем предстояло принять участие в сборнике «Вехи» (1909). В. Я. Богучарскому, Е. Д. Кусковой и С. Н. Прокоповичу, также марксистам не социал-демократического толка, были близки идеологические дебаты начала века. Программа «Союза» стала политическим выражением проблем, вызывавших обеспокоенность идеалистов. Когда в конце 1904 года Булгаков разработал политическую программу идеализма, включавшую в себя требования свободы совести, свободы слова, национального самоопределения и правового государства и предлагавшую способы решения рабочего и крестьянского вопросов, выдвинутые им предложения в точности совпали с программой освободительного движения. В качестве редактора «Освобождения» Струве приветствовал выход в свет «Проблем идеализма», заявив, что его авторы разделяют цели и идеи движения, которые в более прямой форме выражаются на страницах журнала. Струве заявлял, что «“Проблемы идеализма” знаменуют собой укрепление и расширение того союза между
