Ради чего Наполеон не жалел таких пышных, цветистых фраз? Ведь с Турцией он считался меньше, чем с любой европейской страной. Во внешней политике Наполеона она была разменной монетой. Он то угрожал ею России, то предлагал Александру просто поделить Турцию между Россией и Францией. Почему же французский император, третировавший королей Европы, помыкавший их дипломатами, разговаривая с ними тоном сердитого хозяина, вдруг стал так отменно вежлив с турецким султаном?
Потому, что помощь Турции нужна была Наполеону как никогда раньше. В новой, невиданной по масштабу войне, которую Наполеон готовил России, Турции отводилась ответственная роль. Наполеону нужно было, чтобы одновременно с вторжением в пределы России его корпусов с берегов Немана, с берегов Днестра и Дуная вторглась бы стотысячная турецкая армия, чтобы сорок тысяч турецких кавалеристов, пройдя Украину, присоединились бы к французской армии, идущей через Белоруссию.
Ради этого он не жалеет цветистых фраз. Ради этого он то обещает Крым, то угрожает туркам, и французские послы в Константинополе то уговаривают султана и подкупают его министров, то грозят стереть с лица земли Оттоманскую империю.
И Турция, постоянный объект борьбы между Англией, Австрией, Россией и Францией, на этот раз подчинилась Наполеону. Испуганный успехами Наполеона, соблазненный его обещанием вернуть Турции Крым и побережье Черного моря, турецкий султан закрыл путь русским судам через Босфор, нарушил торговлю на Черном море, укрепил турецкие крепости на Дунае, сосредоточил на границах России крупные силы и вызвал войну.
Война длилась с 1806 по 1811 год. Русской армией командовали поочередно Михельсон, затем Прозоровский, которого сменил Багратион, смененный впоследствии Каменским (сыном). Все эти генералы считались лучшими в России. Михельсон слыл победителем Пугачева, семидесятипятилетний фельдмаршал Прозоровский много лет воевал против Турции и считал себя последователем Суворова, слава Багратиона после Шенграбена и боев в войну 1806–1807 годов против Наполеона гремела по России, а Каменский приехал на турецкий фронт после блестящих побед в Финляндии.
Они взяли ряд крепостей, овладели важнейшим стратегическим рубежом – рекой Дунай, неоднократно, особенно Багратион и Каменский, разбивали турецкие войска, но ни старые генералы Михельсон и Прозоровский, ни молодые генералы, ученики Суворова – Багратион и Каменский не добились за пять лет такой решающей победы, которая заставила бы турок просить мира.
В один из трудных моментов войны фельдмаршал Прозоровский выпросил у царя разрешение взять себе в помощники Кутузова. Но вскоре Прозоровский испугался, что его авторитет в армии упадет, потому что офицеры увидели в Кутузове более талантливого полководца, чем он. Всем в армии было известно, что Кутузов убеждал Прозоровского не штурмовать слабыми силами без артиллерийской подготовки крепость Браилов, но главнокомандующий не послушал разумного совета своего помощника, и русские войска, потеряв из 8 тысяч солдат более 5 тысяч, были отбиты. Дряхлый фельдмаршал впал в отчаяние. Кутузов хладнокровно утешал его, ободрял войска. Офицеры стали обращаться за указаниями к Кутузову, а не к главнокомандующему.
Прозоровский нажаловался царю, и Александр I немедленно приказал отправить Кутузова из армии в Вильно, где освободилась должность генерал-губернатора.
И лишь тогда, когда стала очевидной неотвратимость новой войны с Францией, в которой должна была решиться судьба России, и мир с турками стал крайне необходим, Александр I понял, что только Кутузов, удаленный им в Вильно, может спасти положение. Он вынужден был назначить его главнокомандующим Дунайской армии.
Возвращение в армию талантливейшего полководца явилось не только поворотным моментом в развертывании войны, а следовательно и в истории нашей страны, но и повлияло на ход военных событий во всей Европе.
Был апрель 1811 года. У сильнейшей турецкой крепости Шумлы собралась шестидесятитысячная армия великого визиря, и султан повелел ей перейти в решительное наступление, решив вернуть все крепости и провинции, занятые Россией. Русские войска, изнуренные пятилетней войной, оказались в крайне трудном положении. Из девяти дивизий пять были уже отозваны Александром для переброски на запад, вместо 85 тысяч солдат, которыми располагали Прозоровский и Каменский, Кутузову оставили 46 тысяч, да и те были растянуты по Дунаю на фронте в тысячу километров.
Александр требовал, чтобы Кутузов с этой армией добился решающей победы (Прозоровский на это просил 150 тысяч солдат) и заключил мир на условиях, которые султан не раз уже отвергал. Теперь же, узнав, что русские войска, которым турки сопротивлялись пять лет, уменьшились вдвое, султан о мире и слышать не хотел. Не допускал этого и Наполеон.
Кутузов отказался от осады и штурмов укрепленных позиций и крепостей.
– Важно не крепость взять, а войну выиграть, – говорил Кутузов, и в своих действиях он не слепо копировал Румянцева и Суворова, а, возрождая суворовские традиции, в новых условиях, в крайне сложной обстановке искал новых стратегических решений.
Из суворовской «Науки побеждать» Кутузов взял ее основу – разгром живой силы противника, но решил эту задачу по-своему, по-кутузовски.
Он не только отказался от штурма крепостей, но даже очистил занятые укрепления Силистрии и Никополя, срыв их, чтобы они не достались и туркам. Растянутую кордоном армию (наследие австрийской школы Ласси) Кутузов сосредоточил к важнейшим стратегическим направлениям, собрав главные силы у крепости Рущук. Фланги он прикрыл сильными отрядами, но правый фланг все же оставался в опасности, потому что на Дунае у крепости Виддина стояли 400 турецких судов и турки могли быстро переправиться через реку и зайти в тыл русской армии. Но Кутузов устранил и эту опасность.
Зная о постоянных раздорах турецких пашей, он восстановил против великого визиря виддинского пашу, купил у него все стоящие у Виддина суда и угнал их.
Кутузов решил выманить визиря из Шумлы. «Может быть, – писал он царю, – завлеку я тем неприятеля в сражение на равнинах…»
Расчет Кутузова оправдался.
Визирь действительно намеревался использовать суда виддинского паши, но их уже не было, и визирь двинулся к Рущуку, где его терпеливо поджидал Кутузов.
Позиция, на которой расположилась русская армия, была открытой для атак с фронта и с левого фланга, а в четырех километрах за ней протекал Дунай, и при неудаче русские войска, прижатые к реке, могли бы быть истреблены. Эта позиция была «не совсем выгодная, но единственная», как определил ее сам Кутузов. Он не думал о неудаче и смело шел на риск, зная, что решающее значение в бою имеет не столько позиция, сколько войска, защищающие ее. В своих же солдатах и командирах он был уверен, хотя их было только пятнадцать тысяч против шестидесятитысячной турецкой армии.
