семье. Моя тетя Сандра, у которой уже было двое сыновей, в тридцать пять лет родила ребенка-сюрприз: мою кузину Лору Линн. С разницей в несколько месяцев мы с Лорой Линн были как близнецы и стали лучшими подругами. Лора Линн всегда была для меня как сестра, а Сандра - второй матерью. Она так гордилась мной и так поддерживала.
И хотя моей бабушки Джин не стало задолго до моего рождения, мне посчастливилось знать ее мать, мою прабабушку Лекси Пирс. Лекси была безумно красива, всегда накрашена, с белым-белым лицом и красной-красной помадой. Она была крутой, и с возрастом становилась все круче и круче. Мне рассказывали, и я без труда поверила, что она была замужем семь раз. Семь! Очевидно, что она недолюбливала своего зятя Джуна, но после смерти дочери Джин она осталась и заботилась о моем отце, его братьях и сестрах, а потом и о правнуках.
Мы с Лекси были очень близки. Мои самые яркие и радостные воспоминания о детстве связаны с временем, проведенным с ней. Мы оставались ночевать вдвоем. По ночам мы рылись в ее косметичке. Утром она готовила мне огромный завтрак. Ее лучшая подруга, жившая по соседству, приходила к нам в гости, и мы слушали медленные баллады 1950-х годов из коллекции пластинок Лекси. Днем мы с Лекси дремали вместе. Я любила засыпать рядом с ней, вдыхая запах ее пудры и духов, слушая, как глубоко и ровно она дышит.
Однажды мы с Лекси пошли в кинопрокат. Когда мы отъезжали от пункта проката, она столкнулась с другой машиной, а потом застряла в яме. Мы не смогли выбраться. Пришлось вызывать эвакуатор. Эта авария напугала мою маму. С тех пор мне не разрешалось общаться с прабабушкой.
“Это была даже не страшная авария!” - сказала я маме. Я умоляла увидеть Лекси. Она была моим любимым человеком.
“Нет, я боюсь, что у нее старческий маразм”, - сказала мама. “Тебе небезопасно оставаться с ней наедине”.
После этого я видела ее у себя дома, но больше не могла садиться с ней в машину или оставаться с ней на ночь. Это была огромная потеря для меня. Я не понимала, как может быть опасно быть с тем, кого я люблю.
* * *
В том возрасте моим любимым занятием, помимо времяпрепровождения с Лекси, было прятаться в шкафах. Это стало семейной шуткой: “Где сейчас Бритни?”. В доме моей тети я всегда исчезала. Все устраивали мои поиски. Как только они начинали паниковать, они открывали дверцу шкафа, и там оказывалась я.
Наверное, я хотела, чтобы они меня искали. Долгие годы это было моей фишкой - прятаться.
Прятки были одним из способов привлечь к себе внимание. А еще я любила танцевать и петь. Я пела в хоре нашей церкви и посещала танцевальные классы три вечера в неделю и по субботам. Затем я добавила занятия гимнастикой в часе езды от дома в Ковингтоне, штат Луизиана. Когда дело доходило до танцев, пения и акробатики, я не могла насытиться.
На Дне карьеры в начальной школе я сказала, что собираюсь стать юристом, но соседи и учителя стали говорить, что я “с Бродвея”, и в итоге я приняла свою сущность “маленькой артистки”.
Мне было три года на моем первом танцевальном концерте и четыре, когда я спела свое первое соло: “Что это за Младенец??” для рождественской программы в детском саду моей матери.
Я хотела спрятаться, но в то же время хотела, чтобы меня видели. И то, и другое могло быть правдой. Приседая в прохладной темноте кабинета, я чувствовала себя такой маленькой, что могла бы исчезнуть. Но когда все смотрели на меня, я становилась кем-то другим, кем-то, кто мог командовать комнатой. В белых чулках, исполняя песню, я чувствовала себя так, будто все было возможно.
“Мисс Линн! Мисс Линн!” - кричал мальчик. Он запыхался, пыхтел у нашей входной двери. “Вы должны прийти! Приходите сейчас же!”
Однажды, когда мне было четыре года, я была в гостиной нашего дома, сидела на диване с мамой по одну сторону и моей подругой Синди по другую. Кентвуд был похож на город из мыльной оперы - там всегда происходили драмы. Синди болтала с мамой о последнем скандале, а я слушала, пытаясь уловить суть, когда дверь распахнулась. Выражения лица мальчика было достаточно, чтобы я поняла: случилось что-то ужасное. Мое сердце упало.
Мы с мамой бросились бежать. Дорогу только что отремонтировали, и я босиком бежала по горячему черному асфальту.
“Ой! Ой! Ай!” - кричала я с каждым шагом. Я смотрела на свои ноги и видела, что смола прилипает к ним.
Наконец мы добрались до поля, где мой брат Брайан играл со своими друзьями-соседями. Они пытались скосить высокую траву своими четырехколесными мотоциклами. Это казалось им фантастической идеей, потому что они были идиотами. Неизбежно они не смогли разглядеть друг друга сквозь высокую траву и столкнулись лоб в лоб.
Я, наверное, все видела, слышала, как Брайан кричал от боли, как мама кричала от страха, но ничего из этого не помню. Думаю, Бог заставил меня отключиться, чтобы я не помнила ни боли, ни паники, ни вида раздавленного тела брата.
Вертолет доставил его в больницу.
Когда я навестила Брайана несколько дней спустя, он был в гипсе на все тело. Насколько я могла судить, у него были сломаны почти все кости. А деталь, которая поразила меня, ребенка, заключалась в том, что ему приходилось мочиться через отверстие в гипсе.
Еще одна вещь, которую я не могла не заметить, - это то, что вся комната была завалена игрушками. Мои родители были так благодарны за то, что он выжил, и так переживали за него, что во время его выздоровления каждый день был Рождеством. Моя мама угождала моему брату из-за чувства вины. Она и по сей день ему подчиняется. Забавно, как одна доля секунды может навсегда изменить отношения в семье.
Этот несчастный случай сделал меня намного ближе к брату. Наша связь сформировалась благодаря моему искреннему, неподдельному признанию его боли. Как только он вернулся домой из больницы, я не отходила от него ни на шаг. Я спала рядом с ним каждую ночь. Он не мог спать в своей кровати, потому что все еще был в гипсе. Поэтому у него была специальная кровать, а мне подложили маленький матрас в изножье. Иногда я забиралась к нему в
