— Да, на исповеди. Но это же тайна. А что?
— А то, что воспитатель уже знает…
Ночью, когда воспитанники уже легли спать, Боря долго лежал с закрытыми глазами… Вдруг сквозь веки он почувствовал какое-то движение света.
На белой каменной стене прыгали розовые языки! Сердце застучало. Подбежал к окну: за железной витой решеткой во дзоре пылал огонь. Небольшой деревянный дом, где была иконописная мастерская, горел. "Неужели это Вася поджег?" — с ужасом думал Боря, а сам не в силах был оторвать восхищенных глаз от желто-красных языков пламени…
По городу разнеслась молва: в Астрахань из Москвы привезли картины. Вот событие! Картины на холстах, цветные, люди на них как живые — встанут сейчас и пойдут. А выставку называли «передвижной», значит, передвигают ее из города в город. И до Астрахани дошла очередь.
Возле картины Поленова "Христос и грешница" остановился мальчик в голубой косоворотке. Он не замечает, сколько времени уже прошло, не отрывает глаз от полотна. Его поражает печальное и строгое, усталое и спокойное лицо Христа. Оно совсем непохоже на те, что изображены на иконах. "Как же это нарисовать так можно? Видно даже, что воздух жаркий".
Подошел он и к другой картине. Прочел подпись: "Портрет Крамского". Как живой! Глаза маленькие, сидят глубоко и прямо тебе в душу смотрят. А какая фамилия у художника простая: «Репин», от слова «репа».
На другой день на уроке закона божьего, пока батюшка читал святое писание, Боря на последней странице тетради стал рисовать. Он не слышал, что говорил батюшка, и только последние слова, произнесенные с ударением, заставили его вздрогнуть. Батюшка пробасил: "И привалили ко гробу господню камень с кустодиею". Боря все еще не привык к созвучию своей фамилии с этим древнеславянским словом, означившим «стража».
Карандаш у него покатился на пол, батюшка вскинул из-под очков глаза и велел повторить. Боря знал наизусть это место из священного писания и, невинно моргая длинными ресницами, повторил. Давно он уже научился в училище ладить со всеми, усвоив одно: тут надо слушаться и учиться старательно, а мысли свои, увлечения не раскрывать.
То ли дело дома!.. Старшая сестра Катя все вечера рисует. Учится у настоящего художника, который закончил Академию в Петербурге. Вот бы и ему, Боре, учиться рисованию… И он мысленно покидает стены училища, видит себя с кистью в руках, за мольбертом, среди кремовых листов картона. Ах, скорей бы воскресенье!..
В осенний день смеркается рано. Из-за ненастной погоды Екатерина Прохоровна уже в девять часов приказала детям идти спать.
Со двора еще слышались песни: купец Догадин устроил соревнование для всех желающих на Кутуме. Лучшему певцу обещал шубу со своего плеча. И певцы старались.
Мать и няня тихо подпевали. Дети слушали.
Когда стихло, Миша попросил:
— Няня Паша, расскажи что-нибудь. Ты давно никаких сказок не рассказывала.
— И-и, милые, сколько сказывала, а вам все мало. Не знаю больше.
— Знаешь, знаешь! Ты еще про нечистую силу обещала, помнишь? Ну, пожалуйста.
— Обещала, обещала, когда это было-то? — вернливо говорила няня, а сама была довольна, что ее просят.
И она начала своим хрипловатым голосом:
— Сказку вам расскажу… Так вот. Повадилась нечистая сила в один купеческий дом. Крутит она и крутит купчихой. Чего она хочет? А чтобы человек на свет, на солнышко не смотрел. Потому что боится его, сразу теряет свою силу. Вот она и давай: купчиху спать заставляет ложиться рано, пока еще солнышко не зашло, утром ее манежит в постели допоздна. Та делать ничего не делает, только ест-спит и нелюдит-ся. Мамки, няньки не знают, что делать. Нечистая сила как увидит, что купчиха села к окну, на свет, так тянет ее опять в угол, где темно. Смотрел, смотрел на все это домовой, а домовой в их доме добрый был, такой косматый, с ушами, как мишка, и нашептал купчихе: дескать, ежели хочешь как прежде быть, иди на солнышко и дела делай, а с бездельем не сиди. Да только все на солнышке. И начала купчиха: то рушник вышивает, то рыбу чистит, то стирает, то еще что — и так от восхода до заката. Нечистая сила злится, пугает купчиху ночью, а та устанет за день спит как мертвая, не слышит. Так и пришлось нечистой отвязаться от купчихи. И пошла она по другим домам. Вот и сказка вся. Да и вам так говорю: не пускайте нечистую в дом. А как — теперь знаете.
Боря живо вообразил себе домового и купчиху. И решил: "Завтра встану пораньше и непременно попробую зарисовать".
…Светит солнце, и Волга, большая, как море, уходит за горизонт. На корме маленького судна стоят Борис и крупный русоволосый человек с умной улыбкой под усами. Это Павел Алексеевич Власов.
Вот и сбылась Борина мечта. Уже несколько месяцев занимается он у Власова. Позади духовное училище, теперь живет он дома и ходит в семинарию. А два раза в неделю — к Павлу Алексеевичу. Тот долго заставлял его рисовать карандашом орнаменты, потом гипсовые фигуры. А теперь Боря уже рисует акварельными красками.
Был майский весенний разлив.
Вдоль затопленных берегов — едва зеленеющие в желтом пушке ивы. Они, как желтые облачка, парят над синей рекой.
— Видишь, — говорит Власов, — вдали вода синяя-синяя — "берлинская лазурь", а под нами, рядом, бурая. Зачерпнешь ее в ладошку — и та и эта одинаковая. Вода — зеркало неба и меняется ежеминутно.
Их суденышко пристало к острову, где на тонях жили рыбаки. Горел костер, и в пудовом котле блестела масляно-желтая уха. На земле в тряпицах лежали подсоленные горки серо-черной икры.
Светило солнце.
Дул холодный ветер.
Крякали дикие утки.
Птицы хлопотали о гнездах для потомства.
Вовсю надрывались лягушки.
А в затончиках-бочажках ходуном ходили сазаны.
Боря отошел немного в глубину острова и остановился как вкопанный. Три, а может, четыре или пять змей, свившись клубком, образовали огромный шар, и клубок этот двигался, как бы танцуя.
Боря не успел опомниться — шар исчез в траве, змеи рассыпались. Он вспомнил, что няня Паша говорила: кто увидит весенний танец змей, будет счастливым.
Все в тот день было необычайно.
Из серии «Автобиографические рисунки».
И на обратном пути Павел Алексеевич стоял, положив свою крупную руку на плечо мальчика, и говорил. Говорил как со взрослым.
— Научился немного рисовать — все равно что ничему не научился. Искусство требует всей жизни. Анатомию человека не знаешь — не пытайся обнаженную натуру писать, не дастся она тебе. Репин говорит: "Глаз свой воспитывайте еще пуще руки".
