бы реабилитировать меня перед трудящимися Сов. Беларуси. Это можно легко сделать. Стихотворение, помещенное в сборнике, мною выправлено. Просил бы вырвать это стихотворение и книжку выпустить.
Еще одна просьба к Вам. Позаботьтесь о моих семьях, которые здесь, в Минске, и в Борисове. Я умираю с твердой верой в вечное существование Советской Социалистической республики. Попросите ГПУ, чтобы не таскали мою жену. Она так же, как и я, ни в чем не виновата.
Библиотеку свою передаю Бел. Гос. Библиотеке.
Искренне благодарю за все то хорошее, что для меня сделали партия и Сов. власть.
Умираю, принимая то, что лучше смерть физическая, чем незаслуженная смерть политическая.
Видимо, такова доля поэтов. Повесился Есенин, застрелился Маяковский, ну и мне туда же, за ними, дорога.
Жалею только, что не смогу больше принимать участие в великом строительстве, которое развернули партия и Сов. власть в БССР.
Да здравствует эта новая творческая жизнь для счастья всего человечества.
Янка Купала.
Ошибки свои, те или иные, я собирался исправить, но не успел.
Менск, 22-IX-30 г. Я. К.»
В западной Белоруссии много писали о том, как «большевики убили Купалу». Ходило да и сейчас ходит об этом немало самых различных слухов и сплетен. Рассказывают, например, что произошло это в тюрьме, что у Купалы нечем было выполнить задуманное, он вынужден был разбить очки и стеклами от очков… Словом, сплетни есть сплетни. На самом же деле попытка самоубийства была предпринята Купалой дома, в той «хате», где он жил и которая так подробно описана во многих воспоминаниях:
«Жили Луцевичи, Иван Доминикович и Владислава Францевна, в то время на Крещенской улице. Пройдя дорожкой вдоль сочных клумб, возле которых часто можно было видеть склонившегося над только что расцветшим кустиком хозяина, попадаешь в его скромную квартиру. Ничего лишнего в этом доме нет. Вот большой стол, за которым бывает так весело и просто. А вот дверь в кабинет поэта. Это небольшая комната, в которой письменный стол и книжный шкаф. На письменном столе — простые орудия благородного труда. Здесь нет ничего «рыночного». Каждая вещь: нож для разрезания книжных страниц, пресс-папье, чернильница, пепельница — все не случайное, а строго отвечает простому и мудрому вкусу писателя.
В этой комнате читал поэт свои стихи. Он читал их просто, без всякой манерности, мягким, ровным голосом.
По натуре великий поэт был скромен до стыдливости, и не всегда удавалось ему преодолеть эту стыдливость. У него не было ни капельки заносчивости» (С. Шамардина).
«Покаянное» письмо, заготовленное по рецепту известного ведомства, Янка Купала был все же вынужден подписать — его напечатала «3вязда» 10 декабря 1930 года. Вот текст этого документа:
«…На литературную ниву я вступил в 1905 г., напечатав свое первое стихотворение «Мужык». Цель, которую ставил я перед своим поэтическим творчеством,— показать в художественной форме всю бедность, темноту обездоленность и подневольность батраков и бедноты белорусской деревни, горько страдавшей под социальным и национальным гнетом лицемерного царизма. Но, начав с 1908 г., во времена самой черной реакции, работая в «Нашай Ніве», я подпал под влияние нашенивского мелкобуржуазного и кулацкого возрожденчества, увлекся этими возрожденческими идеями национально-демократической государственности и стал их отражать в своем дальнейшем творчестве, воспевая как нечто целостное, внеклассовое белорусский «народ», идеализируя в некоторых своих произведениях историческое прошлое, т. е. феодально-крепостническую Беларусь, затемняя тем самым классовую сущность социальной и национальной борьбы за освобождение, которая и в этот период, хотя и приглушенно, но волновалась, вихрилась в стремлениях и порывах трудящихся масс (нелегальная революционная литература, забастовки и т. д.).
Это увлечение мелкобуржуазными национал-демократическими идеалами стало причиной тому, что я и в первые годы Октябрьской революции не смог от них избавиться, понять и осознать все величие и историческую неизбежность пролетарской революции, которая одна несла подлинное социальное и национальное освобождение трудящимся бывшей царской России, в том числе и Белоруссии. Благодаря этому моему ослеплению появились такие мои произведения с ярко национал-демократическими настроениями как например, «Паўстань», «Перад будучыняй», пьеса «Тутэйшыя» и др...
Проникнутый национал-демократической заразой, привитой мне нашенивским периодом моей литературной работы, когда я стал было одним из идеологов буржуазно-демократического «возрожденчества» и «независимости», я и после Октябрьской революции не отмежевался, как это следовало от окружающей меня национал-демократической среды, а был втянут ею и принял самое близкое участие в контрреволюционной работе виднейших белорусских национал-демократов, которые на основе Конституции Советской Белоруссии, воспользовавшись доверием, оказанным им со стороны Советской власти, прикрываясь лживым занавесом фальшивых лицемерных деклараций и заверений, проводили свои вредительские национал-демократические идеи на культурном фронте.
Работая в научно-терминологической комиссии, в Инбелкульте АНБ, этих руководящих штабах белорусского национал-демократизма, видя своими глазами их не совместимые с интересами белорусских трудящихся масс и требованиями партии и Советской власти установки и мероприятия в культурном строительстве, я не только ни разу не осудил их, но, наоборот, морально поддерживал и помогал их реализации.
Но этот этап пройден. Теперь я вижу всю вредность и пагубность того пути, на который намеревались белорусские национал-демократы повернуть ход истории. Гигантскими шагами идет культурное и экономическое строительство Беларуси. Страна, бывшая воплощением рабства, убожества и беспросветного мрака, превращается в страну свободного труда. На месте некогда гнилых трясинных болот вырастают фабрики, заводы, электростанции. На месте убогих крестьянских полосок красуются колхозные нивы, новейшие достижения агрономии, техники и плодотворного коллективного труда. На месте народной темноты вырастают непрестанно все новые и новые культурные и учебные учреждения. Строится социализм.
…Порывая сам категорически и бесповоротно идейно и организационно с белорусским национал-демократизмом, как с неким болезненным призраком, державшим меня в плену на протяжении долгих лет моей сознательной жизни, я искренне хочу, чтобы этот мой горький опыт послужил наукой для той части белорусской интеллигенции, которая еще не совсем освободилась от национально-демократической шелухи, которая окончательно не пришла к убеждению, что только работая под руководством Коммунистической партии, этого авангарда рабочего класса, только отдавая свои силы социалистическому строительству, она не будет отметена жизнью, как мерзкая памятка рабского прошлого.
Все силы — социалистическому строительству на расцветающей новыми огнецветными красками индустриально-колхозной почве Советской Социалистической Беларуси!»
Не спас Янка Купала, как ни старался, и своей книги «Произведения 1918-1928» — ею, как утверждает в своих воспоминаниях П. Прудников, и «Кривичами» М. Зарецкого в течение
