Борис САЧЕНКО
«СНЯТСЯ СНЫ О БЕЛАРУСИ…»
Загадка смерти Янки Купалы
Мне бацькаўшчынай цэлы свет,
Ад родных ніў я адвярнуўся...
Адно… не збыў яшчэ ўсіх 6ед:
Мне сняцца сны аб Беларуси
1
В жизни Янки Купалы было немало трудных годов. Один из них — 1930-й.
Начался он вроде бы не хуже других, а может, кое в чем и лучше. Только что было напечатано стихотворение «Сыходзіш, вёска, з яснай явы…» (Газета «Звязда», 19 декабря 1929 г., журнал «Полымя», № 11-12, 1929 г.) в котором поэт приветствовал социалистическую новь, а уже в первом номере «Чырвонай Беларусі» за 1930 г. появилось еще одно стихотворение — «Диктатура працы» («Диктатура труда»). Это был шаг вперед в творчестве песняра, в постижении и отображении им советской действительности. Приближалось 25-летие его литературной деятельности, и Купала хорошо, вдохновенно работал, чтобы достойным образом встретить эту дату. Он, пожалуй, больше, чем когда-нибудь, ездит по Беларуси — побывал в Бобруйске, Витебске, Хойниках, Мозыре, встретился в Доме просвещения с участниками Минской окружной учительской конференции. Не нарушался и освященный годами порядок, привычный ритм — у Купалы каждый день множество самых разных гостей: приходят друзья-литераторы, молодежь, приходят и те, кто приобрел известность и власть,— академики, партийные и государственные деятели. Всем хочется поговорить с поэтом, посоветоваться, услышать его мудрое, авторитетное слово. «Двери его гостеприимного дома не успевали закрываться за многочисленными посетителями» (М. Лужанин). «Иван Доминикович и Владислава Францевна… радовались гостям и делали все, чтобы они не были чем-нибудь обижены. Подлинное хлебосольство и гостеприимство хозяев купаловского дома чуть ли не вошли в пословицу» (М. Лыньков). И хотя сам «Купала был сдержан в проявлении чувств, раскрывался перед собеседниками не часто и ненадолго» (М. Лужанин), «по натуре своей» «был молчалив, больше любил слушать, чем говорить» (Влад. Франц.), однако «любил бывать среди людей, и люди дорожили этим и умели ценить его присутствие» (М. Лужанин). «Он все должен был осмыслить сам. Он открыто высказывал сомнение в чем-нибудь, пока не пропускал тот или иной факт через лабораторию своей личной мысли. И это придавало особенную ценность его общественно-политическим позициям. Он охотно прислушивался к доводам и возражениям собеседников» (С. Шамардина). Наконец, 28 мая в Минске в Доме просвещения — вечер, посвященный 25-летию литературной деятельности поэта. Небольшой зал этого дома переполнен. Купалу горячо поздравляют друзья-писатели, рабочие, селяне, пионеры… Зачитываются очень теплые телеграммы и поздравительные адреса от СНК БССР, ЦИК БССР, от трудовых коллективов, от редакций журналов и газет, от писателей РСФСР, Украины и других республик, от Комакадемии и секции искусств народов СССР… Взволнованный поэт произносит речь, которая затем печатается в газете «Звязда» как «Письмо в редакцию» (30 мая 1930 г.), где, помимо слов благодарности «советской власти и советской общественности», было еще и такое заверение: «Я говорю, товарищи, что, пока хватит моих сил, я не сойду с того пути, по которому шел к сегодняшним вечнопамятным бурливым дням,— всегда вперед и вперед! Беда и горе мои и всего трудового люда белорусского отступают все дальше — в небытие, а скорым шагом созидается цветущее, не знающее насилия бытие,— только бы честным трудом и безоглядной преданностью Ленинским заветам помогать скорейшему наступлению этого светлого часа!»
Спустя несколько дней — 9 июня — состоялись торжества в Москве: на вечере в Комакадемии А. В. Луначарский сказал, что «имя Янки Купалы вписано в историю белорусской литературы столь же крупными буквами, как имя Тараса Шевченко в украинской литературе».
В том же июне журнал «Полымя» поместил на своих страницах (№ 5-6) 18 оригинальных произведений и 9 переводов из архива поэта, которые, как говорилось во введении, «прежде по целому ряду причин, в том числе и цензурных, нигде не печатались». Белорусское государственное издательство выпускало первое его «Собрание сочинений»; оно же, это издательство, подготовило и большой том избранной поэзии песняра под названием «Произведения 1918-1928». Янка Купала вы́читал корректуру и остался доволен книгой, ибо в нее тоже, помимо известных уже стихотворений, написанных в советское время («А зязюлька кукавала», «Безназоўнае», «Арлянятам», «Піянерскае», «На смерць Сцяпана Булата», «На Даўгінаўскім гасцінцы»), вошли и те, что создавались в период немецкой и польской оккупации и, если и печатались, то в изданиях, практически не доступных широкому белорусскому читателю. Кроме того — переводы, причем важные, в известном смысле этапные: «Международный гимн» («Интернационал»), поэмы В. Палищука «Ленин» и В. Броневского «Песнь о войне гражданской», знаменитое «Слово о полку Игореве» и другие. Книга посвящалась «памяти тех, кто умер в борьбе за национальное и социальное освобождение моей батьковщины».
И хотя на собраниях да и в печати кое-кто пытался не вполне уважительно высказываться о самом поэте и отдельных его произведениях, приписывать ему разного рода «нашенивские», «нацдемовские» грехи и настроения (например, Л. Бенде, Н. Алехнович), поэт не придавал этому значения. Был на высоте Купала и в отношениях с молодежью, не принимал участия, как некоторые, в борьбе с «молодняковскими» задором и напористостью. Хватало у него и без этого дел и забот! Начался отход от ленинских норм жизни, возвеличивалась персона Сталина и некая его исключительная роль в жизни партии и страны, велись поиски и разоблачение различных «контрреволюционеров» и «контрреволюционных организаций». Увольнялись один за другим с должностей люди не вполне «надежные». Уже был лишен поста Председателя СНК БССР и отозван в Москву Язеп Адамович, с которым Купала часто встречался, почти дружил, были освобождены от должности секретаря ЦИК БССР 3. Чарнушевич, директора Белорусского государственного издательства и редактора журнала «Полымя» Т. Гартны, редактора газеты «Савецкая Беларусь» М. Чарот… Да и с белорусизацией не все шло так, как задумывалось, как представлялось… Что все это значило?
Больно ударило Купалу и известие, пришедшее как-то от матери и сестер из Акопов,— их, как выяснилось, без всяких к тому оснований раскулачили. Пока поэт метался по разным инстанциям в поисках того, кто бы вступился, мать и сестер посадили на поезд и повезли в Котлас. Трудно сказать, что бы и как с ними было, если б не энергичная и решительная Владислава Францевна,— она догнала поезд с раскулаченными в Борисове и, пустив в ход не очень-то надежные и убедительные бумаги, добилась, чтобы мать и сестер Я. Купалы освободили, не
