И так дальше…
Утром, в темноте палатки, однорукий нарядчик Т. читает список идущих на лесоповал. Фамилии Андрея нет.
— А я? — спрашивает Андрей.
Т. проверяет список.
— Вас нет.
— А что же мне делать?
— Лежи на нарах. Нужно будет — вызову.
Но на таких нарах долго не улежишь. Разве свалит с ног мертвецкая усталость.
Палатка на двести пятьдесят человек. По краям две железные печки. Нары двухэтажные, но вместо досок — горбыли. Сверху хвойные ветки. Лежать на них мучение, сучья врезаются в тело. За все отвечает пальто — оно и простыня, и матрас, и одеяло.
Проходит неделя. Все, кроме дневальных, уходят в лес до вечера, Андрей бродит без цели по зоне. Спасаясь от крепкого мороза, пилит дрова для кухни, топит печь, колет лед у порога, носит воду.
Недоумевает почему так случилось? Тешит себя мыслью, что его выручила смелость.
Много позже, когда он узнал, почему его на этот раз миновали прелести лесоповала, за эти мысли он обругал себя самонадеянным идиотом.
Архиепископ Томский и Барнаульский
Маленький, сухой, жилистый, с курчавой редкой бородкой, одетый в телогрейку, ватные брюки и валенки, он показался Андрею не то извозчиком, не то прасолом, но скорее всего церковным пономарем.
В чем нельзя было ошибиться, это в том, что человек этот переполнен злобой. Она бушевала в нем, не стихая, и то и дело вырывалась наружу, как пена из только что открытой бутылки пива.
Сидел он на краю грубо сбитого стола, единственного в этой своеобразной конторе. Во главе стола сидел инженер Денисов. Когда Андрей явился к нему и по-военному, пытаясь даже щелкнуть каблуками галош, сообщил, что его направил нарядчик, Денисов с грустью сказал:
— Понятия не имею, что я с вами буду делать. И где вас сажать.
За столом сидели человек двадцать впритирку. Даже левая рука каждого таилась под столом, появляясь только по мере крайней необходимости.
— Вы бухгалтер?
— Нет.
— Счетовод?
— Нет.
— В конторе работали?
— На пересылке недели две, а так никогда.
— Что же вы умеете?
Андрей разводит руками.
— Ну, садитесь там, с краю. Будете чертить бланки.
С краю сидел "пономарь". Он не пожелал подвинуться. Да и некуда было, Андрей стоял, выжидал, "Помомарь" кипел.
— Что ж, я под стол нырну? Что ли?
— Двигайтесь, двигайтесь, ваше преосвященство, — смеясь, сказал Денисов. — Уж как-нибудь устраивайтесь. Помогайте ближнему…
В этой тесноте Андрей за весь день сумел начертить по образцу две ведомости.
— Ну что ж, аккуратно, — заметил, принимая работу, Денисов. — А знаете, сколько дневная норма? Пятьдесят штук.
На другой день Андрей начертил восемь. Дальше десяти дело не пошло. "Пономарь", оказавшийся архиепископом, шипел, как испорченный кран водопровода. Андрей не выдержал и пригрозил ему дать после работы по уху.
Архиепископ посмотрел на Андрея с презрением.
Он легко делал на турнике "солнце" и сгибал в сухих пальцах подкову.
Четыре шага
В полдень Андрей зашел в барак, чтобы выпить кружку кипятка с кусочком хлеба. Но он тут же забыл о завтраке, услыша» позывные радио. Это была речь Молотова… Война!
Лагерь охватила тревога.
Вечером комендант предложил Андрею собрать вещи. Никто ничего не говорил, но что могло быть хорошего?
Начальник, старший лейтенант, посмотрел на Андрея, с трудом тащившего накопившееся за годы барахло.
— Я дам телегу под вещи…
Их было пятеро: трое заключенных, двое часовых с винтовками. Один из часовых сел в телегу, другой пошел в десяти шагах позади.
Поселок тянулся вдоль железнодорожной насыпи. Впереди была река с берегами, заросшими густым камышом. Возница хотел было повернуть в объезд. Часовой сказал:
— Держи прямо.
Возница удивленно посмотрел на часового, но направил лошадь к камышам. У самых зарослей он опять остановился.
— Слезай, — скомандовал часовой.
Андрей спрыгнул налево, где было посуше.
— Бери вещи.
Слева высокая насыпь, прямо — камыши и вода.
— Валяй прямо…
Пожелтевшие в сухое лето камыши трещат под ногами. А вот и первые признаки воды.
— Неужели расправа? — думал Андрей. Бежать?
Но позади винтовки… И куда? Без документов? А, черт с ним, все равно пропадать! — Он зашагал по дорожке у самой насыпи.
Камыши скрыли все — и воду, и землю, и небо.
— И чего тянут?
— Взбирайтесь на насыпь!
Все четверо карабкаются наверх. Открываются железно-дорожные пути. Впереди мост без перил и бескрайнее небо…
Часовой смеется.
— Жаль мне вас было. Вещей сколько. В обход три километра, а тут, через мост, рукой подать. Четыре шага.
"Никонова"
Ни красотой, ни яркой индивидуальностью она не отличалась. Но на лагпункте были только две интеллигентные женщины, и, конечно, обе были в центре мужского внимания, а в клубе, где действовала самодеятельность, обе были нарасхват. Обе сидели за мужей. ЧСИР.
Когда следователь сказал Андрею, что на него дает показания Валерия К., он только улыбнулся. Вот уж с кем не стоило вести разговоры о политике,
— Как вы относитесь к Валерии К.?
— Очень хорошо… Но не понимаю, зачем вам свидетели? Вы обвиняете меня в том, что мне не нравятся аресты детей, стариков, жен. А кому это может нравиться? Но я не вел никакой агитации.
— А она показывает, что вели, последовательно и настойчиво… Хотите очную ставку?
— Хочу…
Два часа ночи. В комнате зеленый полумрак. Кругом тишина. Следователь с усталыми, красными, как у рыбы, глазами перебирает какие-то бумаги. Андрей сидит на табурете у двери. Валерия К. опирается локтем на стол следователя. Она спокойна, только папироса в руке дрожит. Следователь пункт за пунктом зачитывает показания. Свидетельница тихо, но уверенно отвечает:
— Да, подтверждаю.
— Как вы можете?! — почти кричит Андрей.
Свидетельница молчит, как будто ничего не слышит.
— Какая мерзость!
— Не оскорбляйте свидетельницу. Вы сами сказали, что относитесь к ней хорошо.
— Но в ее показаниях нет ни слова правды!
Следователь переходит к новым пунктам.
Андрей умолкает. Бесполезно спорить.
Как это делалось
Был суд. Вернее, издевательство над судом. Судьи рассказывают друг другу анекдоты. В зале, кроме Андрея, только часовой с винтовкой. Новые десять лет. Семь месяцев на штрафном (достойные отдельной книги). После штрафного — отдаленные лагпункты, где коптилки, клоповые березки, матерщина, издевательство, лесоповал, лапти. Прошел ряд лет. И вот Андрей, по требованию главбуха, бывшего заключенного, как опытный прогрессист — на центральном лагпункте, где все напоказ, двухэтажные бараки, отдельные койки, электричество, баня с парилкой, ни одного клопа, а главное, начальник Харламов — строгий, но вдумчивый, доступный и даже справедливый, насколько это возможно в такой системе.
