улица Ушакова, дом 5, квартира 113». Это был адрес, по которому мои родители прожили много десятилетий в Кузбассе.
С этого момента изменилось всё. Мне кажется, с того момента его состояние начало очень быстро ухудшаться. Буквально за три – четыре года папа полностью перестал членораздельно говорить, перестал сам обслуживать себя. С ним постоянно находились профессиональные медицинские сестры, которые давали лекарства, выводили гулять, осуществляли все гигиенические процедуры. Мы строго следили за тем, чтобы никто не унижал папино человеческое достоинство. А он постепенно переставал делать даже самые простые вещи.
Мы его любили. И я до сих пор уверена, что эмоционально люди с болезнью Альцгеймера не перестают любить близких. Даже если совсем не говорят. До самых последних папиных дней, когда я приходила к родителям, я обнимала папу, клала ему голову на плечо, и он целовал меня в макушку. Он уже совсем не говорил. Но я знаю, что он узнавал и любил меня больше жизни. Даже тогда.
Вспоминаю ли я папу больным? Никогда! Я помню его веселым, шумным! Я помню, как прекрасно он пел, а мы с сестрой ему аккомпанировали на пианино. Я помню, как он любил Москву! И как был счастлив, когда приезжал в столицу из нашей Сибири! Я помню, как он смотрел на меня и говорил: «Смотрю на тебя критично… Ну, красавица!!!»
Лариса В., юрист, Курская область
Пусть мой рассказ будет анонимный. Маминой болезни я не стыжусь, просто я по натуре замкнутая.
Живу в России, в Курской области. Я много кем успела поработать: продавцом, журналистом, закройщиком, юристом. Есть дипломы юриста и закройщика. Основная работа – юрист.
Деменцией больна мама, Любовь Тихоновна, ей 79 лет. До мамы деменцией болела бабушка. Во времена болезни бабушки деменцию по сути никто не лечил, она считалась обычным спутником старости и называлась «старческие капризы», «возраст». Детство и юность у меня прошли в бабушкином бреду, вони и ночах без сна. Потом судьба дала передышку и к моей зрелости подкинула маму в деменции.
Моя мама – швея. Образование у неё неполное среднее (8 классов). Училищ она не оканчивала, пошла ученицей на швейную фабрику – так и стала швеей и всю жизнь ею проработала. У мамы могла бы быть другая судьба, но она в детстве заболела туберкулезом кости, пришлось бросить школу.
Раньше я думала, что моя мама ничем не примечательная простая русская женщина, которых миллионы. Но сейчас, с позиции своих лет, я думаю по-другому. Мама действительно жила просто и незатейливо, но ведь не всякая деревенская женщина в 30 лет, работая на швейной фабрике, пойдет учиться музыке и вокалу в музыкальную школу. Училась она для себя, ей хотелось научиться петь и играть на аккордеоне. Аккордеон мама сначала брала в прокате, потом купила.
Сейчас я жалею, что мало знаю о маминой жизни до моего рождения. Всё думала – потом, потом подробно расспрошу, а потом оказалось поздно. Расспрашивать некого: папа несколько лет назад заболел раком, недавно умер, мама в глубокой деменции, не помнит не то что аккордеон – с фамилией своей путается.
Проучилась три года. Потом замужество, родилась я, и мама без особого сожаления бросила музыкальные уроки. Хотя, конечно, трудно судить – бросила с сожалением или без него, но по крайней мере всегда весело, с юмором, без печали рассказывала об этом периоде своей жизни.
Мама много путешествовала. По России, естественно. Но всё это было до замужества. Семейная жизнь мамы – это сплошные тяготы и беды. Мои родители познакомились в санатории, оба периодически ездили туда после операций по поводу туберкулеза кости. Мама с папой инвалиды, но инвалиды рабочие: они прихрамывали на одну ногу, а в остальном всё было нормально. Папа всю жизнь работал на руководящей должности ревизором.
С 35 лет (мама в этом возрасте вышла замуж) в жизни мамы ничего интересного не происходило. Быт, работа, дом, папино здоровье. Мы никуда никогда не ездили, в отпуске мама делала ремонт или закатывала банки с соленьями. Она почти не отдыхала, всё время хлопотала по хозяйству. Раньше почти все женщины так жили.
Первые признаки болезни появились лет 10 назад. Это я вижу с позиции человека, начитавшегося кучу всего о деменции. А тогда, 10 лет назад, признаки казались мне не признаками, а капризами стареющей женщины и обычными спутниками бабушек.
Первый признак – мама мгновенно забывала то, что я ей сказала, и могла одно и то же переспрашивать раз десять с небольшими интервалами. Я знала, что все бабушки забывчивые и тугодумки, но я даже представить не могла, во что это может вылиться.
Первый грозный звонок прозвучал, когда мама, придя из магазина, принесла вместо нужных продуктов какую-то чепуху и ещё рассказала, что с трудом нашла дорогу домой. Потом мама перестала ориентироваться в собственном подъезде: после посиделок на скамейке бродила по чужим этажам и звонила в чужие квартиры.
А однажды вечером мама начала причитать, что ее обокрали, начала проклинать нас с папой, желать смерти «срамному мужику и его проститутке», начала бегать по квартире и завывать. Глаза у нее были страшные: пустые, нездешние, безумные. Тут я поняла – это не моя мама, моей мамы здесь нет, это телесная оболочка. Я решилась на вызов психиатра. Это надо было сделать намного раньше: тогда, возможно, удалось бы задержать развитие болезни. Но раньше мне это сделать было трудно, потому что сознание противилось мысли, что моя милая, нежная мама – психически больная.
По себе знаю, как трудно уложить в сознании, что маму/папу надо показать психиатру. Пока будете примиряться с этой мыслью, покажите близкого человека неврологу, он не такой «страшный», как психиатр. Невролог подскажет вам, стоит ли дальше продолжать обследование до психиатра.
Я к неврологу не обращалась. Мама уже была в таком состоянии, что было понятно – это епархия психиатра. Психдиспансер и психиатр казались мне вселенским злом, но всё оказалось совсем нестрашно. Психиатрический диспансер – это обычная тихая поликлиника, врачи – обычные люди в белых халатах, ничем не отличающиеся от терапевтов. Я вызвала психиатра на дом. Обычно так все и делают, потому что везти наших беспокойных больных куда-то – дело чреватое и мозговыносительное.
Самым сложным в сложившейся ситуации стало то, что мне (и папе) для мамы пришлось пожертвовать своей жизнью. Папа был старенький и больной, он сидел с мамой дома сутками, следил, чтобы она чего не натворила. Ему было сложно уследить за мамой, потому что он к тому времени ослеп, и
