Федоре Ивановиче и Борисе Федоровиче Трубецкие являлись безусловными лидерами в военной сфере не только по причине своей высокой знатности. Эти родовитые Гедиминовичи стали союзниками «партии» Годуновых в политической борьбе. Соответственно, Борис Федорович Годунов, политический лидер страны с 1586 года, чувствовал себя комфортно, отдавая им командование важнейшими операциями. Федор Михайлович и Тимофей Романович Трубецкие явно обладали и тактическим даром. Родитель Дмитрия Тимофеевича являлся крупным полководцем, и ему было чему научить отпрыска в сфере тактической или, скажем, военно-организационной.
И вот сыну Тимофея Романовича отказали в возведении на царство. А высшая власть была так близка! Трубецкой фактически обладал ею на протяжении нескольких месяцев — с осени 1612 года до весны 1613-го.
Почему же так вышло?
Видимо, Дмитрий Тимофеевич оказался в странном положении: он «выломился» из социально близкой среды и не сумел стать вполне «своим» для влиятельных общественных группировок, связанных с другими социальными слоями.
Князь возвысился прежде всего как глава дворянской части Первого земского ополчения. По происхождению Трубецкой был, разумеется, гораздо ближе дворянам, чем казакам. Но земских дворян он не сумел защитить от насилия со стороны казаков и, вероятно, в глазах ополченцев-дворян Дмитрий Тимофеевич выглядел как предатель своего круга, заигрывающий с социально-чуждой стихией. Дворяне уходили из его ополчения, страшась обид, то и дело наносимых им казачеством. Обстоятельства битвы с Ходкевичем за Москву прямо и однозначно свидетельствуют: казачьи отряды Трубецким контролировались очень слабо {61}. Для казачества, как уже было показано, князь не был в достаточной мере авторитетен. Для аристократии же, стоявшей тогда в России бесконечно выше простого дворянства, молодой вельможа был всего лишь одним из «игроков» — не самым знатным, не самым опытным по части интриг, не самым авторитетным из царедворцев. У каждого аристократического клана имелся свой политический интерес и свои козыри. Трубецкой играл в свою пользу и в предвыборной гонке достаточного для победы числа союзников не нашел.
Отчасти предводителя земцев подвело одно неприятное обстоятельство. Шуйские, Мстиславские, Романовы, Черкасские, Глинские, Сабуровы и некоторые другие рода знатнейших людей царства соединены были с династией московских Рюриковичей-Калитичей родством или брачными узами. А Трубецкие — нет! Ни одного брака, прямо связывающего Трубецких с Московским монаршим домом, заключено не было. Генеалогия подвела Дмитрия Тимофеевича.
Итак, поражение Трубецкого как претендента на русский престол объяснить не столь уж трудно.
Событийная близость судеб двух великих вождей земского национально-освободительного движения, Трубецкого и Пожарского, делает уместным сравнение этих двух выдающихся личностей: их образа мыслей и действий в схожих обстоятельствах.
Князь Пожарский, которого также называли среди претендентов на престол на Земском соборе 1613 года, никаких пиров не созывал и агитации в свою пользу не вел. По правде говоря, у Пожарского имелось меньше всего шансов на избрание среди всех кандидатов. Он всем им заметно уступал в знатности. Его стали бы терпеть в государях менее, чем терпели Бориса Годунова и Василия Шуйского. И какой из этого выход? Бросить дворян-ополченцев на уничтожение всех более знатных персон Московского царства? Порубить несколько десятков Рюриковичей, Гедиминовичей, а также выходцев из старомосковских боярских родов? Даже если бы у Дмитрия Михайловича возникла столь безумная мысль, войско бы не послушалось его приказа. А если бы нашелся отряд, готовый услужить своему воеводе, его скоро уничтожили бы казаки. По свидетельствам многочисленных источников, сила казачья в 1613 году абсолютно превосходила силу дворянства [15], собравшегося в Москве, а боярство раскололось на «партии».
Конечно, Пожарский располагал войском. Конечно, имя его пользовалось доброй славой из конца в конец России. Конечно, из соображений почтительности Пожарского включили в список претендентов. И в 1634 году враждебный ему дворянин Ларион Сумин в запальчивости обвинил Дмитрия Михайловича, что он домогался царства и даже потратил на подкуп 20 тысяч рублей {62}. Как тут не заподозрить властолюбивых мечтаний у Дмитрия Михайловича?
Но твердого намерения «воцариться» у Пожарского явно не было. Тому же Сумину и тогда не поверили, и сейчас в его заявление верится с трудом. Сумма — фантастическая. Серебряная копеечка того времени весила приблизительно 0,5–0,6 грамма {63}. Следовательно, 20 тысяч рублей представляли собой груду серебра общим весом в 1,0–1,2 тонны. На такие деньги можно было купить город с окрестными селами! Не особенно богатый Пожарский в условиях полного разорения страны, думается, не имел источников, из которых мог бы добыть даже вдесятеро меньшую сумму. Что ж, добрый друг Минин снабжал его серебром из земской казны? Еще менее правдоподобно. Во-первых, земские финансы были в той же степени, что и Минину с Пожарским, открыты другому кандидату — князю Дмитрию Трубецкому. Во-вторых, армия все это время получала жалованье и «корм». Будь тогда израсходована такая сумма, служилые люди просто разбежались бы от Москвы: земским лидерам нечем стало бы им платить. Исчерпывающе точно высказался о Минине как о казначее Второго земского ополчения Иван Егорович Забелин: «Он ее (казну. — Д. В.) раздавал щедро, но разумно, ибо на ней держался весь… достославный народный подвиг. Ни одного намека в летописях и в других актах о том, чтобы Минин обращался с этою казною нечестно. Ни одного летописного замечания о том, чтобы нижегородская рать была когда-либо оскорблена со стороны расходования казны, чтобы происходили в казне самовольные захваты со стороны начальников. Между тем, летописцы никогда не молчат о таких делах, у кого бы они ни случились» {64}.
Наконец, есть и более весомое соображение. Биография Пожарского до 1613 года неплохо отражена источниками. Летописи, исторические «повести», а также разного рода документы позволяют составить его подробный портрет. Основные черты нравственного облика Дмитрия Михайловича, его психология, его интеллектуальные способности не позволяют допустить мысли о том, что он сознательно пробивал себе путь к трону.
Пожарский честолюбив — к тому толкает его родовая честь, столь сильная в знатных людях того времени. Но он ни в коей мере не авантюрист и не революционер. И подавно не глупец. Знал, что с его воцарением Смута продлится: не призна`ют великие роды захудалого Рюриковича на престоле, когда вокруг полным-полно Рюриковичей нимало не захудалых. Знал, что может, восхотев трона, погубить страну, хотя недавно сделался ее спасителем. Знал, что, борясь за старый порядок, немедленно пострадает после его возвращения. Так вот, старый порядок начал возвращаться, и этот общественный уклад не допускал восхождения на царство мелкого представителя Стародубских князей-Рюриковичей.
Наверное, если бы вся земля поклонилась Пожарскому и в едином порыве преподнесла ему царский венец, князь бы принял его. Но никакого «единого порыва» на Земском соборе не наблюдалось. Нет, вместо него — полное «раздрасие». И как бы ни одолевали Дмитрия Михайловича вспышки честолюбия, он все же не захотел сделаться главой одной из партий, бешено, зубами грызущихся за власть, сыплющих деньгами
