Покинув Дрезден, Наполеон направился к берегам Немана, где начиналась необъятная страна, заселенная великим русским народом.
24 июня 1812 года с границы без объявления войны, говоря все время о мире, Наполеон начал вторжение в Россию.
Европа в напряженном молчании ожидала развязки событий.
В том, что русская армия будет разбита в первом же пограничном сражении, никто в Европе не сомневался. И не только потому, что всемогущим казался Наполеон, но и потому, что Александр I плохо подготовил Россию к войне 1812 года. Континентальная блокада сократила экспорт России и пагубно отражалась на ее экономике. Непрерывные войны требовали все новых расходов и расстроили финансы России. Разрыв с Англией после Тильзитского мира бил по интересам дворянства, вызвал его недовольство, и в столичных салонах открыто и резко осуждали политику царя. Оказалась недовольной и буржуазия. Начавшееся развитие русской промышленности тормозилось крепостным правом. Крестьянство изнемогало от рекрутчины, от податей и налогов. Обещанные Александром I при вступлении на престол реформы осуществлены не были, и крестьянство глухо роптало.
Дипломатические успехи, достигнутые перед войной, облегчали положение России, но коренным образом соотношения сил в Европе не изменили. Русские дипломаты в своих планах рассчитывали на Пруссию, полагали, что воевать придется с Турцией и со Швецией – противниками более слабыми. Рассуждая же о возможности войны с Францией, они говорили, что «война с сильной державой рождает обыкновенно союз с другой». Но союзы, которые они заключали, не дали России желаемого результата. Победа Кутузова и заключенный им Бухарестский мир позволили перебросить часть войск с Дуная на Неман. Договор со Швецией освобождал войска с финляндского театра войны, союз с Англией принес финансовую помощь, а Испания оттянула часть сил Наполеона на себя. Все же вооруженной поддержки ждать было неоткуда.
Перед лицом Франции, за которой шла почти вся Европа, Россия в войне 1812 года оказалась одна.
Против полумиллионной армии Наполеона на западных границах России было только около 200 тысяч солдат.
Комплектование русской армии происходило по системе рекрутских наборов. В начале царствования Александра I были попытки установить норму – один рекрут с пятисот душ населения при одном наборе в год. Однако войны потребовали 18 рекрутов с пятисот душ населения, и производился не один, а несколько наборов в год. У русского народа рекрутчина была одной из самых мрачных страниц его истории. Но в 1812 году картина изменилась. Русский народ готов был на новые жертвы для защиты родины от иноземного вторжения, и сила страны заключалась прежде всего в людских резервах.
Александр несколько раз задумывал создать милицию, люди которой «доколе не будут двинуты с места, должны оставаться в своих селениях и, пребывая в крестьянском их быту, исправлять все те повинности, коими они обязаны по земскому и волостному их управлению…». Предполагалось, что в милиции будет 600 тысяч человек.
Но если оставались на бумаге другие, более невинные реформы Александра, то идея милиции была тем более мертворожденной. Вооружения народа дворянство и сам царь боялись больше, чем иноземного вторжения. Один из противников милиции откровенно писал:
«Милиция опасна возможностью появления среди нее такой головы, которая, видя себя вне зависимости от регулярного войска, постарается дойти до полной независимости. История дает факт, что безграмотный донской казак собрал себе сообщников, возмутил народ и потрясал государство…»
Даже ополчение, которое Александр оказался вынужденным призвать, когда Наполеон находился уже в центре России, он разоружил сразу же после изгнания Наполеона и создал военные поселения, где жизнь была настоящим кошмаром.
Но и эти 200 тысяч русских воинов были достойными противниками войскам Наполеона. На берегах Немана стояли полки и дивизии, штурмовавшие Измаил и крепости Италии, побывавшие на вершинах Альп и в болотах Польши, на берегах Дуная и Финского залива. Тут были ветераны сражений Суворова, герои кутузовских походов, дважды встречавшиеся с французами и не уступавшие им храбростью в бою. Русские оружейные заводы, учрежденные еще Петром I, научились изготовлять хорошие пушки и ружья, часть вооружения поставляла Англия, и к 1812 году русская армия была вооружена не хуже французской.
На основе опыта войн улучшилась и организация войск. Роты, батальоны, полки, батареи, эскадроны были организованы соответственно боевым требованиям, а дивизия, оснащенная артиллерией, стала сильной и удобоуправляемой. Пехота, артиллерия и кавалерия научились взаимодействию в бою. Возрождалась суворовская тактика, обогащенная опытом войн с Наполеоном.
Напуганный Аустерлицем, Александр I присмирел и дал волю передовым русским генералам руководить боевой подготовкой армии. Сам же он в Петербурге разыгрывал маневры по отражению десанта на Васильевские острова, командовал «обороной» Петербурга, а брат его Константин лихо сбрасывал «вражеский десант» в залив и приказывал адъютанту донести императору, что «противник едва успевает достигнуть своих лодок – совершенная победа с нашей стороны и с нею поздравьте государя…».
В столь мирном занятии царю помогали гатчинцы, не показывавшиеся, однако, в настоящих боях. И когда через пятьдесят лет в гатчинской церкви решили отпевать героев, погибших в боях за Россию, гатчинцев среди них оказался лишь один, а участников, достойных занесения на мраморную доску, – двое.
Где им, трусам, вооруженным палками для наказания солдат, вести воинов в бой, если в 1812 году инструкция офицерам требовала: «Когда фронтом идут на штыки, то ротному командиру должно также идти впереди своей роты с оружием в руках и быть в полной надежде, что подчиненные, одушевленные таким примером, никогда не допустят его одного ворваться во фронт неприятельский…»
Инструкция указывала, что «офицер может заслужить почетнейшее для военного человека название – друг солдата. Чем больше офицер в спокойное время был справедлив и ласков, тем больше в войне подчиненные будут стараться оправдать сии поступки и в глазах его один перед другим отличиться».
Но эта же инструкция требовала, чтобы солдат был прогнан сквозь строй, если он в бою сеет панику, кричит «нас отрезали», а офицер за это же изгонялся из полка. Войскам объясняли, что храбрый не может быть отрезан и, где бы враг ни оказался, «нужно к нему повернуться грудью, идти на него и разбить». Войска закалялись, и от них требовали «к духу смелости и отваге непременно присоединить ту твердость в продолжительных опасностях и непоколебимость, которая есть печать человека, рожденного для войны… Сия-то твердость, сие-то упорство всюду заслужат и приобретут победу».
