немке из народа», судить об этом!
Обе они – и Линда, и Эрна – вскоре направились к дому (приближалось время обеда), а Маковский, который, работая невдалеке, все слышал, но, как всегда, выдерживал «нейтралитет», подошел ко мне. «Не расстраивайся, фрейляйн, – сказал, усмехаясь ободряюще в усы, – они обе не стоят того, чтобы из-за них переживать. Одна – тьфу! – пустое место, – он смачно сплюнул под ноги и энергично растер плевок сапогом. – Она только и знает, что ползает, как шавка, на брюхе перед хозяевами… Другая – вся высохла от жадности – уже набила все свои сундуки посылками, которые все шлет и шлет ее мужик из вашей „грязной“ России… Но хоть они и дуры, я все же советую и тебе, фрейляйн, и всем вам не связываться с ними. Знаешь, как мы, немцы, говорим: собака лает – ветер покрывает. – (Надо же, как у нас русских: собака лает – ветер носит.) – Не стоит накликать на себя зря неприятности. Война, по всему видно, еще не скоро закончится, а вам, молодым, надо обязательно постараться выжить».
Да, конечно, Маковский прав. Не знаю, как Эрна, а уж Линда-то обязательно перескажет во всех подробностях наш «диалог» обожаемому ею Шмидту.
Ну и пусть пересказывает. Разве я не права? Именуют себя «освободителями», и ведь действительно освободили от всего – от дома, от семьи, от счастья и радости. Пытаются освободить еще и от человеческого достоинства и порядочности. А теперь здесь, в «просвещенной» Германии, «культурные и благородные», измываются и издеваются над нами как хотят, называют при каждом удобном, а чаще неудобном случае «руссише швайне» [21] либо «фофлюхтер большевик» [22].
Я не понимаю, откуда у них, правда, к счастью, не у всех, такая ненависть ко всему русскому, советскому. Ведь не мы же первыми напали на них, не мы начали эту проклятую войну. Даже дети и подростки напичканы ненавистью до краев.
Сегодня после обеда Шмидт привел на поле в помощь нам двух пацанов из «гитлерюгенда» [23]. Оба шалопаи и лентяи – хуже некуда, но по своему поведению и настрою уже вполне законченные фашистики.
Когда Шмидт, дав им задание, удалился, один из пацанов, тот, что постарше, чернявый, с пробивающимися на бледном лице усиками, усевшись на корзину и болтая в воздухе ногой, крикнул повелительно работавшему вблизи Леониду: «Эй ты, русский Иван, иди сюда и помогай мне!.. Лось, лось! Теперь вы, русские свиньи, всегда будете работать на нас, немцев. Русланд капут, и Шталин тоже капут!»
Другой, конопатый, ярко-рыжий, явно подражая кому-то из взрослых нацистов, трижды вскинул тощую руку с продранным локтем: «Зиг Хайль! Зиг Хайль! Зиг Хайль!» [24]
У Леонида, я видела, заходили на скулах желваки. Недобро усмехнувшись, он быстро взглянул на меня: вот, мол, несмышленыши-недоноски, сами напрашиваются на неприятности. Дать бы им пару раз между ушей, да только что с них взять?
И тут же чертыхнулся от боли: крупная картофелина угодила ему в шею. Что тут было! Метровыми скачками разъяренный Лешка устремился за улепетывающими от него мальчишками, скоро нагнал их и под негодующие возгласы Эрны и Линды и то ли под одобрительное, то ли под осуждающее «хе-хе» Маковского (не поймешь!), свалив на землю, с наслаждением отодрал обоих за уши.
Юные приверженцы Гитлера, потирая пылающие уши, долго хныкали, но больше уже не решились ни «хайкать», ни «лоськать», ни как-то вообще задирать кого-либо из нас.
Настроение у меня еще от той, дообеденной, схватки сумбурное. Вечером, когда ходила за водой, встретила у колонки Линду. Она демонстративно отвернулась (видно, не может простить «продажной немки из народа»). Нет, зря я все-таки ввязываюсь в эти дурацкие перепалки с ней и с Эрной. Прав Маковский – не стоит накликать на себя неприятности. Отныне дам себе слово – впредь никогда не вступать с ними, да и с кем бы то ни было из немцев, в опасные разговоры. Сожму накрепко зубы и сердце и буду молчать.
Уже после ужина приходили Янек (от Нагеля) со своим другом Вацлавом, принесли много яблок.
Обидно. Пропало воскресенье. Вчера ездили с Гельбом в Мариенвердер – дошла очередь и до нас фотографироваться. На одной подводе с нами сидели и Лешка Бовкун с Галей от Бангера. Всю дорогу умильно улыбались друг другу, кокетничали напропалую, – словом, любовь у них, видимо, завязалась нешуточная.
Для чего фотографируют – никто толком не знает. Болтают разное – и то, что будто бы будут нам зимой давать отпуска в Россию, и то, что теперь на всех русских и украинцев заведут специальные «аусвайсы», без которых любого, как дезертира, станут бросать в концлагеря. Разные, в общем-то, слухи ходят, но мне думается, что все это – и отпуска, и «аусвайсы», – все это, несомненно, ерунда. Просто, по-видимому, руководство вермахта решило составить специальную картотеку на лиц, вывезенных из России. А вот для какой цели – это мне тоже неясно.
Во время ожидания в очереди встретили немало знакомых из соседних усадеб. К сожалению, из Почкау, где Женя Журавлев, и из Петерсхофа, где Аркадий, никого не было, – вероятно, их или раньше привозили, или позже доставят. Еще я очень надеялась встретить здесь Зою Евстигнееву, но увы…
Но вот кому я, да и все мы, особенно обрадовались – так это Вере Никандровой. Обнялись, расцеловались, а потом трещали без умолку. Рассказала она про все свои мытарства, а также про теперешнюю жизнь. Выглядит она сейчас совсем неплохо, прикатили с хозяйкой вдвоем на шарабане. В эти дни у Веры много работы – вместе с «фрау» занимаются заготовками на зиму, консервируют овощи, фрукты (у ее хозяйки – деревенская гостиница). Вера обещала непременно прийти к нам, как только мало-мальски освободится.
Ну, что еще? Удалось познакомиться с двумя вроде бы неплохими девчонками – Ниной и Ольгой. Они тоже из-под Ленинграда, из Гатчины. Живут, оказывается, совсем недалеко от нас – на хуторе за железной дорогой. Рассказали, что там есть еще одна русская семья: сорокалетний мужчина по имени Степан со своей матерью и двумя сыновьями. Они занимают половину небольшого «работного» дома, а во второй половине размещается лагерь английских военнопленных. Нина с Ольгой звали к себе в гости, говорили, что у этого Степана устраиваются по воскресеньям танцульки, собирается молодежь – пленные англичане, а также поляки и русские с ближних хуторов.
Мы тоже позвали их заходить к нам – все будет веселее.
Вот и все новости. Домой приехали, поели, и наступил вечер.
