храбрецы с обеих сторон выезжали из рядов и вызывали желающих на единоборство. Один Басманов старался, как мог, нанести урон врагу. Он напал на лагерь Дмитрия и, заманив притворным отступлением большой отряд поляков и казаков вслед за собой в город, закрыл за ними ворота и перебил преследователей.
В этих незначительных стычках прошел короткий зимний день. С наступлением темноты солдаты возвратились в свои лагеря.
Утром следующего дня, когда противники вновь построились напротив друг друга, Дмитрий обратился к своему войску со следующими словами:
– Всевышний! Ты зришь глубину моего сердца! Если обнажаю меч неправедно и беззаконно, то сокруши меня небесным громом. Когда же я прав и чист душою, дай силу неодолимую руке моей в битве! А ты, Мать Божия, будь покровом нашего воинства! Не страшитесь множества неприятелей: поле битвы остается не за тем, кто сильнее, но кто мужественнее и добродетельнее, чему примеры находим мы в истории. Слава ведет человека прямо на небеса!
По его приказу польская конница ударила на правое крыло Мстиславского. Под оглушительные звуки труб, с лязгом и грохотом латники на всем скаку врезались в московские полки. Русские дрогнули и подались назад, смяв свои же боевые построения в центре. Сам воевода получил несколько ударов в голову, был сбит с коня и едва не попал в плен. По словам Маржерета, одного из капитанов немецкой гвардии, русские дрались так вяло, как будто у них не было рук для сечи; дополнительная атака каких-нибудь 400 всадников, пишет он, превратила бы поражение русских в разгром. Но, к счастью для Мстиславского, остальная часть войска Дмитрия безучастно наблюдала за схваткой на правом крыле, дожидаясь, когда придет время выручать товарищей из беды. Это спасло русских. Бросив парчевое знамя и пушки, они беспрепятственно отступили верст на 14, почти не преследуемые неприятелем.
Лихая атака польской конницы дорого обошлась русским: у них выбыло из строя 5–6 тысяч человек. Поляки потеряли 120 всадников, из которых только 20 принадлежали к шляхетскому сословию. Убитых русских похоронили в общей могиле; Дмитрий присутствовал на погребении и плакал над телами своих соотечественников.
Победу над вдвое превосходящим в числе врагом Дмитрий приписывал вмешательству небесных сил. За несколько дней до сражения он сказал одному из капелланов:
– Я дал обет, если Господь благословит мои усилия, воздвигнуть в Москве церковь в честь святой Девы, Матери Божией. Вам я думаю ее передать.
Обрадованный иезуит упомянул о реликвии – частице св. Креста, отправленный из Польши специально для царевича. Дмитрий со своим обычным нетерпением распорядился скорее доставить святыню в лагерь; перед битвой он надел ее на шею. Поэтому-то после победы он и уверял, что, подобно императору Константину Великому, находится под покровительством неба.
Но покровительство неба оказалось бессильно перед алчностью поляков, которые вдруг вместо того, чтобы преследовать неприятеля, стали преследовать своего предводителя, требуя у него уплаты жалованья вперед. Жолнеры толпились возле шатра Дмитрия и говорили:
– Царевич, давай нам жалованье, а то уйдем в Польшу.
– Ради Бога, будьте терпеливы! – взывал он к ним. – Я сумею скоро вознаградить храброе рыцарство, а теперь послужите мне: время очень важное, надо преследовать неприятеля. Он теперь поражен нашей победой, и если мы не дадим ему собраться с духом и погонимся за ним, то уничтожим его. Тогда верх будет за нами, и вся земля нам покорится, и я заплачу вам!..
– Без денег дальше не пойдем!
– Что же я буду делать? У меня нет столько денег, чтобы заплатить всем.
– А нам что за дело? Не можешь, так мы уйдем.
Вечером к нему пришли поляки из роты Федра.
– Ваша милость, сказали они, – извольте заплатить только нашей роте, а другие знать не будут. Мы останемся, и другие, глядя на нас, не уйдут.
Дмитрий ухватился за это предложение. Ночью роте Федра тайно выдали деньги. Но другие поляки, увидев утром у своих товарищей звонкую монету, которую те сразу пустили в ход, догадались, что остались в дураках. Вспыхнул общий мятеж. Завладев парчовым знаменем царевича, шляхтичи окружили Дмитрия. Их гнев был так силен, что они уже не сдерживали себя. Кто-то сорвал с него соболью шубу, которая была возвращена царевичу русскими, оставшимися верными ему, за выкуп в 300 злотых. А один шляхтич даже крикнул, осклабившись:
– Ей-ей, быть тебе на колу!
Дмитрий не утерпел и дал ему в зубы; никто не вступился за наглеца.
Видя, что царевич все-таки не собирается платить, поляки начали строиться, чтобы идти в Польшу. Дмитрий со слезами на глазах обратился к капелланам, прося их воздействовать на мятежников. Иезуиты без лишних слов уселись в свой экипаж и покатили в нем по дороге на Москву. Пристыженные шляхтичи стали покидать строй и возвращаться к своим палаткам. Полторы тысячи их осталось с Дмитрием, но 800 человек все-таки ушло в Польшу. Один из оставшихся позднее со злорадством вспоминал про дезертиров: «Натерпелись они по дороге и холоду, и голоду, и лошади у них поморились, и кляли они сами себя, что уехали, и хуже было им, чем тем, кто остались с царевичем».
14 января 1605 года, через четыре дня после этих событий, Дмитрия покинул и Мнишек. Он извинялся своим нездоровьем и тем, что должен присутствовать на сейме, чтобы защищать там интересы Дмитрия. Гетманом вместо сандомирского воеводы был выбран Адам Дворжицкий.
Уход части поляков был восполнен прибытием в лагерь 12 тысяч запорожцев с пушками. Но несмотря на это, Дмитрий снял осаду Новгорода-Северского и отступил в Комарницкую волость под Севск.
Между тем московское войско, не тревожимое более неприятелем, оправилось от поражения. Борис ласкал побежденных, словно победителей. Из Москвы в русский лагерь приехали князь Василий Шуйский и чашник Вельяминов – от имени царя ударить Мстиславскому челом за кровь, пролитую за веру и отечество; Борис хвалил воеводу за службу и обещал ему такую великую награду, какой у него и на уме нет. Он даже прислал ему трех немецких лекарей, что было неслыханным делом, так как до сих пор русским не разрешалось пользоваться услугами царских врачей. Милостивое царево слово услышали также и все русские ратники, за исключением бояр, которых Борис корил в преступном небрежении к службе.
Прибывшие вместе с Шуйским подкрепления – в основном татарская конница – увеличили московское войско до 60–70 тысяч человек. С этими силами Мстиславский, быстро оправившийся от ран, двинулся на Дмитрия. 20 января он разбил лагерь в с. Добрыничи, в нескольких верстах от Севска.
У Дмитрия было не больше 15 тысяч человек, причем подавляющее большинство их составляли казаки. Тем не менее победа в первой стычке осталась за ним: охотники из его войска наголову разгромили 7-тысячный отряд Мстиславского, вышедший из лагеря за провиантом и фуражем.
Вечером Дмитрий созвал военный совет. Гетман и польские полковники советовали ему, ввиду численного превосходства
