антропологов XIX в., которые говорят о том, что в Европе наиболее высокий процент «рыжих» отмечается среди русского населения Галиции — карпатских русинов. Византийцы обыгрывали этническое имя русов, также «окрашивая» его в красный цвет. Епископ кремонский Лиудпранд заметил, что воинов князя Игоря «греки по внешнему виду называют русиями»; в данном случае немецкий писатель имел в виду греческое слово «росиос» — «красный, рыжий». Точно так же в переводе хроники Феофана библиотекарь папы Анастасий, писавший в конце IX в., перевел греческое слово «росиа» не как «русские», а как «красные» (rubea).
Обладая столь яркой, запоминающейся внешностью, русы еще больше подчеркивали свою «красноту» искусственными средствами. Не исключено также, что они применяли какое-то вещество красного цвета в качестве боевой раскраски. Именно так можно истолковать отрывок из «Искандер-наме» Низами Гянджеви:
Краснолицые русы сверкали. Они
Так сверкали, как магов сверкают огни.
В Европе и Передней Азии багряный, пурпурный цвета были символом власти, силы, могущества. Русы широко использовали его для ритуального раскрашивания своей военной атрибутики. Вид их дружин представлял величественное и устрашающее зрелище. Это было не войско, а надвигающееся пламя: кроваво-красные стяги, корабли под рдеющими парусами, «червленые» щиты… Традиция навсегда связала этот «русский цвет» с названием Черного, то есть, собственно, Чермного («Красного») моря, которое в Х веке называлось также Русским морем — опять все та же прочная связь этноса и цвета.
Воинственность русов, их чрезвычайно высокие боевые качества снискали славу у соседних народов. «Они люди рослые, видные и смелые, — пишет Ибн Русте, — они отличаются мужеством и храбростью», но «смелость их проявляется не на коне, все свои набеги и подвиги они совершают на лодках». По его словам, на войне русы проявляли редкую сплоченность, в бою были необыкновенно упорны и настойчивы, в случае победы — безжалостны: «Если какая-нибудь часть их взывает о помощи, они выступают все вместе, не расходятся и образуют сплоченную силу против своего врага, пока не одержат над ним победу… Высадившись в стране какого-нибудь народа, они не уходят, пока не истребят своих противников, не изнасилуют их жен и не обратят оставшихся в рабство». Сходным образом описывает русов Мискавейх (ум. в 1030 г.), особо выделяя их необычайную выносливость: «Эти русы — племя великое; они не знают отступления, ни один из них не повернет спины, но или убьет противника, или сам будет им убит. Обычно каждый из них несет на себе свое оружие и к себе же привязывает большую часть ремесленных орудий, как то топор, пилу, молот и другие подобные вещи; они сражаются при помощи дротика, щита, меча; они носят на себе столб для палатки и оружие, подобное кинжалу. Русы сражаются пешими…»
Но в мирное время дружины русов представляли собой скопище скорпионов и гремучих змей, норовящих ужалить друг друга, — сказывалась закоренелая привычка к разбойной жизни. «Если у кого-нибудь из них есть хоть немного денег, его брат или товарищ старается его убить или ограбить», — передает Ибн Русте. В этом обществе людоедов и насильников дело доходило до того, что «никто из них не идет удовлетворить свою нужду один, но всегда с ним идут трое его товарищей, и они охраняют друг друга; при каждом меч, потому что среди них мало безопасности и распространено вероломство». «Этот народ плохого нрава», — коротко замечает «Худуд аль-Алам».
Стоит ли после этого удивляться тому, что русы обожествляли меч? Клинок приносил добычу, он же охранял награбленное добро и саму жизнь. Меч был первое, что видел новорожденный ребенок в «русской» семье. По словам Ибн Русте, когда у кого-нибудь из русов рождался сын, отец приносил к ребенку обнаженный меч, показывал его и говорил: «Я не оставлю тебе в наследство имущества, и не будет у тебя ничего, кроме того, что ты приобретешь для себя этим мечом». Меч был не просто оружием русов, но также их моралью и правом. «Если, — продолжает Ибн Русте, — кто-нибудь возбудит тяжбу против другого, он зовет его к суду царя, и там они спорят, если царю удается решить спор, то совершается по его желанию; если тяжущиеся не приходят к соглашению по слову царя, он велит им состязаться своими мечами; чей меч окажется острее, за тем признается победа. Родственники обеих сторон выходят и становятся с оружием; соперники начинают драться мечами; кто одержит верх над своим противником, в пользу того решается спор».
Обычаи русов казались цивилизованным народам настолько дикими, что некоторые арабские писатели даже отказывались верить, что у них вообще существуют какие-либо нравственные понятия. Масуди писал о русах, как о народе, «не признающем религиозных законов». Историк XIII в. Амид аль-Мекин, рассказывая о принятии князем Владимиром христианства, также заметил, что у русов «не было до этого времени религиозного закона и не веровали они ни во что». Конечно, буквальное прочтение сообщений арабских писателей неуместно. В словах о безверии русов отразилось специфическое восприятие цивилизациями, исповедовавшими монотеизм, религиозных представлений «варваров». Меч у русов был священным предметом, на нем приносили клятвы. А веровать в меч, по понятиям поклонников Аллаха, — это то же самое, что не веровать ни во что.
По словам Ибн Русте, у русов не было «ни поместий, ни деревень, ни пашен». Поселения русов были гнездовьем хищных птиц, они процветала за счет грабежа и обложения данью соседних народов и прежде всего — окрестных восточнославянских племен. Русы, говорит тот же автор, «питаются только тем, что увозят из земли славян… Они производят набеги на славян, причем садятся на корабли, отправляются к славянам, захватывают их в плен, увозят их к хазарам и (волжским) болгарам и продают…». Гардизи уточняет, что русы совершают свои походы на славян группами по 100 или 200 человек.
Для политической организации русов было характерно своеобразное двоевластие: рядом с князем непременно находилась фигура воеводы. «Повесть временных лет» дает немало примеров разделения властных функций между этими фигурами, среди которых самый значительный и характерный — договор русов с императором Иоанном Цимисхием, заключенный с русской стороны от имени «Святослава, великого князя русского» и его воеводы Свенгельда. Один из арабских писателей, в свою очередь, заметил, что у царя русов есть «заместитель, который командует войсками, нападает на врагов и замещает его у его подданных» (Ибн Фадлан).
В средневековой арабской литературе есть редкий фрагмент — бытовая зарисовка «русских» купцов в Волжской Булгарии, сделанная «с натуры» Ибн Фадланом, участником багдадского посольства 921–922 гг. в Хазарию. Этот любознательный и наблюдательный человек буквально впился в них глазами, благодаря чему мы имеем как бы ряд моментальных
