Тогда фурман, не взглянув на меня, передает мне вожжи, велит держать крепко, а сам слезает с козел.
Радостным волнением полно сердце от сознания, что держу в руках целую шестерку лошадей. Вот бы посмотрел Мотеле!
Фурман подходит к первой паре, тянет уздечки на себя, нокает, чмокает и наш дилижанс, перегруженный донельзя, скрипит, стонет, качается и, наконец, трогается.
Фурман вскакивает на козлы, берет у меня вожжи, и мы едем.
Навстречу нам стелется земля, покрытая молодой, нежной зеленью. Солнце, голубое небо, многоголосый свист невидимых птиц веселой музыкой вливаются в уши и долго живут в моей памяти.
Глубоко вдыхаю чистый воздух светлого утра и пьянею от запаха сосен и надушенных цветами полей. Как чисто, светло и празднично на этом неоглядном теплом просторе!
Но постепенно начинаю уставать от нескончаемой красоты, и меня клонит ко сну.
— Дяденька, скоро будет Киев?
Фурман поворачивает в мою сторону темнорусую бороду и впервые вглядывается в меня.
— Ты с кем едешь?
— С вами, — просто отвечаю я.
— Со мною!.. А ты кто мне такой — племянник или двоюродный сын?.. Откуда ты взялся?..
Только теперь начинаю соображать, что являюсь бесплатным пассажиром, и с трепетом жду, когда буду сброшен с козел.
Куда я денусь?..
Подъезжаем к крутому спуску. Возница останавливает лошадей, передает мне вожжи, слезает, достает из ящика тяжелую, длинную цепь, служащую тормозом, и отправляется к задним колесам. Потом он возвращается, берет у меня вожжи и велит мне слезть.
Медленно и нехотя исполняю приказание. И когда я уже стою на земле, фурман наклоняет ко мне огненную бороду, освещенную солнцем, и спрашивает:
— Тебе непременно нужно в Киев?
— Да.
— А кто у тебя там есть?
— Сестра…
— Замужняя?
— Нет… Она старше меня на три года…
— Только-то!.. Ну, в таком случае, иди по этой дороге, никуда не заворачивай, пока не наткнешься на Киев… Н-но!.. — заканчивает он и щелкает бичом по воздуху.
Махина с завязанными цепью задними колесами сползает с горы.
Иду один и со слезами на глазах гляжу вслед уходящему дилижансу. С каждой минутой огромная карета становится меньше и тонет в пыли. А когда ковчег совсем исчезает, я робко шагаю по неохватному пространству и понемногу начинаю трусить.
Меня пугает синеющий впереди лес: боюсь встретиться с разбойниками или с медведями.
— Эй, парень, погоди малость!..
Вздрагиваю от неожиданности и оглядываюсь. Недалеко от дороги по меже озимых всходов идет человек.
Длинные светлые волосы волнисто спускаются на плечи.
Голова покрыта мягкой черной скуфейкой. Одет в коричневый подрясник, опоясанный широким ремнем. Ноги босы, а за спиной холщевая туго набитая сума. В руке толстая суковатая палка с замысловатой загогулиной.
Человек, выбравшись из поля, идет ко мне.
— Ну, здравствуй, хлопец! Куда идешь?
— В Киев.
— Неужто в Киев? Ай да молодец!.. Из Житомира плетешься?
— Да… А вы откуда знаете?
— Невелика хитрость: по ножкам видно, что не из Москвы шествуешь… Ну, да ладно… Поговорим вон там, в лесу, а сейчас гайда вперед!.. Люблю, брат, попутчиков. Не могу без них. Вот уже неделя, как товарища потерял…
Мне нравится этот незнакомец: у него приятный голос, добрые голубые глаза, а небольшая русая бородка делает его похожим на икону.
Мы сидим в лесу: далеко от дороги, на берегу тихо булькающего ручья.
Мой спутник раскладывает костер.
В лесу прохладно и пахнет смолой. Деревья, обвитые лучами, горят золотыми бликами. Перекликаются птицы.
По моей ноге ползет божья коровка. Хоть немного и щекотно, но я ее не трогаю. Пусть ползет, бедняжка!
— Как же это ты так: отправляешься в дальний путь без ничего? спрашивает меня мой спутник, ставя наполненный водой котелок на огонь.
Сбивчиво и кратко рассказываю я об обстоятельствах, заставивших меня покинуть Житомир.
Рассказ нравится моему слушателю. В ожидании кипятка он ложится рядом со мною, и между нами завязывается беседа.
— Ты из каких будешь, из обрезанных?
Я утвердительно киваю головой.
— Что ж, это не плохо… Израильтяне народ умственный…
— А вы тоже в Киев идете? — спрашиваю я после минутного молчания…
— Обязательно в Киев. А то куда же больше! Для моего товара только Киев да Москва и созданы! Я, брат, торгую такою вещью, какая ни одному купцу не приснится…
— Какою?
— А тебе уже и знать хочется!.. Какой любопытный!.. Погоди маленько все узнаешь… У меня, брат, товар первый сорт: себе ничего не стоит, а продаю по вольной цене: что дадут, мне все в пользу… А торгую я… богом.
— Как — богом? — восклицаю я, изумленный.
Мой собеседник смеется громко и весело. Он рад, что удивил меня.
А я, поняв это, стараюсь усилить произведенное на меня впечатление.
— Да, брат, товар — лучше не найти. Ведь бога никто не видит, никто не знает, но все его боятся. Я прихожу и говорю: знаю бога и давно с ним знакомство веду. И шабаш… Я — святой. Меня кормят, поят, ласками задабривают, и каждое мое слово дороже золота. О боге, что ни выдумай, за правду сойдет. Скажешь, к примеру: «бог дунет — морозом землю скует, а плюнет — всемирный потоп грянет…». И поверят… Дураков много на свете… Ох, как много, братец ты мой!..
Мой спутник мечтательно улыбается, долго глядит на высокую крону ближайшей сосны, а потом продолжает:
— Давеча ухожу я из села, а бабы за: околицу провожают со слезами, с молитвами да с просьбами не, забыть о них, грешных, когда сподоблюсь до Печерской лавры добраться.
Говорящий осыпает бородку смешком и лукаво поглядывает на меня.
— Не веришь? На, погляди, сколько наторговал за одно утро…
Он вскакивает, берет сумку; развязывает и начинает вытаскивать всякую снедь. Вынимая вещь за вещью, он приговаривает:
— Вот яичко, вот пшеничные лепешки, вот сала кусок… А это, брат, соль, а это сахар… Глянь-кось, и чаю отсыпали… Теперь мы, стало быть, закусим, а когда вскипит вода, — чайку похлебаем… А потом ляжем и соснем маленько… А птички хвалу вам воспоют… И в такой-то мы с тобой заживем роскоши, что богачи от зависти поперхнутся, — заканчивает он звонким смехом и ласково хлопает меня по плечу.
Чувствую, как начинаю любить этого веселого и доброго человека.
Приготовив все как надо, мой спутник складным ножиком отрезает кусок белого сала, кладет на лепешку и протягивает мне.
— Начнем с этого… — говорит.
Знаю, что на лепешке лежит свиное сало, и оттого, что я это знаю, у меня появляется позыв к рвоте.
