провели ряд бессудных казней, что породило сильные разногласия между ними и армией. Все это сформировало условия для зарождения Движения вооруженных сил: в Эворе, Оэйраше и Обидуше прошли важные встречи, где говорилось о необходимости вооруженного вмешательства для свержения режима. В начале 1974 года
заговорщики распространили среди офицеров всех рангов документ под названием «Движение, вооруженные силы и нация», считающийся первым манифестом «Движения капитанов». В Бисау, столице Гвинеи-Бисау, было проведено тайное совещание.
Укреплению недовольства способствовала также книга ангольского ветерана и губернатора Гвинеи генерала Антониу де Спинолы «Португалия и будущее» (Portugal e o futuro), изданная 23 февраля 1974 года. За несколько дней она побила рекорд продаж в стране. Марселу Каэтану не препятствовал ее выходу, поскольку Спинола был заместителем начальника штаба вооруженных сил и получил визу на издание от начальника штаба Кошты Гомиша, который, к слову, официально отказался принести присягу на верность правительству во время публичной церемонии. Однако Каэтану отреагировал жестко и 14 марта отправил в отставку генералов Спинолу и Кошту Гомиша, которые впоследствии, после Революции гвоздик, один за другим побывали на посту президента Республики: первый – с консервативными идеями; второй – с революционными.
Свидетельством далеко зашедшего недовольства в вооруженных силах стало восстание в Калдаш-да-Раинья в 100 километрах от Лиссабона, произошедшее 16 марта. В результате было арестовано около 200 солдат-мятежников. Это была генеральная репетиция 25 апреля 1974 года.
Как сказал легендарный Отелу де Карвалью, организатор операции, «все было спланировано всего за 20 дней». Когда ночью 25 апреля радиостанция Rádio Renascença передала песню Жозе Афонсу Grândola, Vila Morena, план начал претворяться в жизнь и пути назад не было: молодые офицеры быстро взяли под контроль страну, арестовав начальников, выступивших было против восстания. Любопытно, что 24 апреля 1974 года, в 2 часа дня, когда военные уже отдали Rádio Renascença приказ транслировать песню ночью, сотрудник Карлуш Албину вдруг понял, что в радиостудии нет записи! Он в бешенстве помчался в магазин Opinião, где купил альбом Cántigas do Maio Жозе Афонсу, где и была песня, ознаменовавшая конец самого долгого режима в Европе. Хотя песня была запрещена, альбом, в состав которого она входила, к счастью, имелся в продаже.
В ту ночь в Лиссабоне восставшие захватили аэропорт, радио, телевидение, пенитенциарные учреждения, окружили здания министерств и полиции. Некоторые министры пустились в бега. С наибольшими трудностями была взята ПИДЕ – полицейские открыли огонь из окон по толпе, убив шесть человек, которые стали единственными жертвами революции. Задержать председателя Совета, который укрылся в штаб-квартире Национальной гвардии Республики на Ларгу-ду-Карму, тоже оказалось не так-то просто. Переговоры вел капитан Салгейру Майя, который в день революции возглавил колонну бронетехники, окружившую дворцы. В воскресенье 28 апреля, когда из Парижа на станцию Санта-Аполония прибыл «Южный экспресс», переименованный теперь в «Поезд свободы», который привез изгнанников во главе с Мариу Суаришем, революция завершилась победой и все вернулось на круги своя. Город восстановил свой медленный, сонный ритм, аромат кофе снова распространился по улицам, воздух Росиу снова провонял кремом для ботинок, принадлежавшим чистильщикам обуви, а запах свежеотпечатанных газет доносился из газетных киосков: люди, внезапно вовлеченные в неожиданную революцию, брали их штурмом. Вернулся и футбол: в тот день «Бенфика» обыграла «Ориентал» 8: 0 в матче Кубка Португалии.
Весь мир захлестнула волна эмоций, вызванных Революцией гвоздик. Одна лиссабонка, дона Селеста, прозванная гвоздичницей, раздавала их солдатам, которые толпились на Ларгу-ду-Карму. Она вложила гвоздику в ствол солдатской винтовки, и многие вторили ее жесту. Гвоздики раздаривала и пара, которая собиралась пожениться, но отложила свадьбу из-за революции. Остальные цветы были привезены из аэропорта: груз гвоздик не смог улететь за границу из-за перекрытия воздушного движения. Лиссабон был разукрашен этими цветами, оказавшимися настоящей панацеей для страны.
Удивительно, как такой деревенский человек, как Салазар, продержался 40 лет у власти в бывшей Португальской империи. Его Португалии практически не коснулся послевоенный прогресс, который охватил другие западные страны: она оставалась преимущественно сельскохозяйственной страной с низким уровнем жизни; промышленность – как в метрополии, так и в колониях – по-прежнему была в руках транснациональных корпораций, а народ практически не перенял моды и тенденции, которые бурно развивались в остальной Европе. Салазар становился все более чужим и чуждым для современного мира; он не имел ни малейшего представления о том, что происходит за пределами государственных границ, очарованный агонизирующей мечтой. Не обладая подлинной харизмой, он был жертвой мании величия: он чувствовал себя единственным португальцем, способным представлять национальные интересы, и единственным, кто мог предотвратить распад империи.
Причины его привязанности к власти не столь очевидны, как у других диктаторов: у него не было грандиозных планов по захвату мира, как у Гитлера и Муссолини; у него не было, как у Франсиско Франко, «пакта крови», который объединил бы победителей против побежденных; у него не было националистических замыслов, как у Анте Павелича и его пресловутых «усташей». Кроме того, у него не было семьи, стремящейся к богатству, и он был щепетилен в управлении государственными делами. В своем эгоцентризме он был убежден, что у него есть миссия, предназначенная Господом («Я не верю в судьбу, я верю в Провидение», – признавался он Кристин Гарнье), и считал себя наследником великих завоевателей. Именно поэтому он никак не мог отказаться от заокеанских провинций и считал себя неотъемлемым центром консервативной политической системы, которая рухнула бы без него. Кардинал Сережейра, его личный друг, поощрял эти его устремления: «Именно ты, единственный из всех португальцев, был избран, чтобы совершить это чудо. Бог дал тебе благоразумие, силу и дух, чтобы свершить одно из величайших дел в нашей истории», – писал он ему в мае 1945 года, явно потрясенный бедствиями войны и свидетельствами холокоста, которые резко контрастировали с размеренной жизнью в Португалии.
С 1961 года Салазар опасался, что деколонизация может привести к исчезновению португальской нации, такой маленькой и уязвимой, существование которой уже оказывалось под угрозой в прошлом. Его отдаленность от народа была не снобизмом – скорее плодом его крестьянской застенчивости, робости, неумения общаться с людьми. У многих соратников Салазара вызывала недоумение и досаду та кажущаяся отстраненность, которую он демонстрировал по каждому поводу. Возможно, это было следствием его поспешного карьерного роста в молодости: семинария, учеба в университете, академическая карьера, работа в правительстве. Его апостольское служение было скорее личным, чем религиозным, что подтверждает отказ от политического католицизма в пользу прогрессирующего превосходства государства над церковью. Отвернувшись от остальных членов правительства, он окружил себя очень немногими доверенными сотрудниками, которые помогали ему осуществлять тщательный и всеобщий информационный контроль. Заседания Совета министров были редкими и формальными – их заменили личные беседы. Это приводило не к отставке салазаровских правительств, а к отдельным точечным изменениям, которых желал сам премьер-министр. Почти всегда новыми министрами становились представители все той же элиты Нового государства – своего рода придворного общества, состоявшего из университетских преподавателей, часто с юридическим образованием, высокопоставленных военных и государственных деятелей.
В цинизме, в холодности по отношению к министрам, в почти утрированной расчетливости можно углядеть высший замысел, который, по мнению Салазара, управлял структурой абсолютной власти. Это в его глазах оправдывало явно губительные и кровавые решения, не соответствовавшие, как казалось на первый взгляд, интеллекту диктатора. Он оправдывал и себя – мистическим представлением о своей задаче, хотя впоследствии, когда церковь вступила в прямые переговоры с зарождающимися постколониальными правительствами и лидерами освободительных движений, духовный характер его миссии хранителя и восстановителя католического величия в третьем мире рухнул. В результате попытка сохранить существующее равновесие оказалась ошибочной и даже вредной, и диктатор отреагировал на это самым жестким образом, ввергнув страну в состояние перманентной войны и принеся в жертву многие свои принципы.
На фасаде пустого и обветшалого дома в Вимиейру, где родился Салазар, над зеленым окном сохранилась небольшая мемориальная доска с надписью: «Здесь 28.04.1889 родился доктор Оливейра Салазар, человек, который управлял и никогда не воровал». На стенах можно увидеть несколько других надписей, а во внутреннем дворике стоят три каменные скамейки. Наклонную крышу
