Таким образом, отставка Аракчеева от службы не была наказанием. Алексей Андреевич получил ее 18 марта 1798 года, то есть во время своего пребывания в отпуске по болезни. И самое главное — император Павел отставил его от службы… с повышением в чине, произведя в генерал-лейтенанты.
О другой странности в рассказе Толля скажем коротко: по словам графа-мемуариста, подполковник Лен был награжден Георгиевским крестом. Но в списках кавалеров ордена святого великомученика и победоносца Георгия фамилия Лена отсутствует.
Аракчеев пребывал в отставке недолго. 29 июля 1798 года великий князь Александр Павлович писал ему: «Друг мой Алексей Андреевич! Я имею поручение от государя тебе написать, что он имеет нужду до тебя, и чтобы ты приехал к нему». Высочайшим приказом от 11 августа 1798 года генерал-лейтенант барон Аракчеев принимался в службу «с отданием ему старшинства» и определялся в Свиту Его Императорского Величества.
22 декабря 1798 года Павел вновь назначил Аракчеева генерал-квартирмейстером, то есть дал ему ту самую должность, полномочия которой он, по мнению графа Толля, использовал исключительно во вред своим подчиненным.
Высочайшим приказом от 4 января 1799 года генерал-лейтенант Аракчеев определялся одновременно инспектором всей артиллерии и командиром гвардейского артиллерийского батальона. До этого названные должности отправляли два человека: первую — генерал-майор Челищев, вторую — генерал-лейтенант Базин.
Предшественник Аракчеева на посту командира гвардейского артиллерийского батальона генерал-лейтенант Базин являлся, пожалуй, самым выдающимся в то время в России специалистом в области артиллерии. Он родился в 1742 году, а военную службу начал в 1757-м. В качестве артиллериста участвовал во всех войнах России, которые велись с конца 50-х и до середины 80-х годов XVIII века. В ноябре 1785 года был назначен в чине бригадира обер-комендантом Астрахани. На протяжении многих лет до этого и после Базин писал в высшие инстанции записки со своими предложениями по усовершенствованию русской артиллерии. В 1794 году, находясь в Санкт-Петербурге на излечении, представил П. А. Зубову две тетради своих записей под названием: «Военная лаборатория» и «Пушкарь и бомбардир». Фаворит Екатерины не проявил никакого интереса к ним. Однако когда Аракчеев рассказал про Базина цесаревичу Павлу, Его Высочество заинтересовался этим чудаком-артиллеристом (чудаки, надо заметить, были вообще по нраву Павлу). После того как Павел стал императором, он спросил у генерала П. И. Мелиссино, что он думает о Базине. «Ума светлого, нрава ретивого, но сердца отменно горячего», — сказал Петр Иванович о нем. «Таких людей мне, сударь, и надобно», — заявил в ответ Павел. 18 ноября 1796 года Базин был вызван в Санкт-Петербург. Император произвел его в генерал-майоры и поручил обучать стрельбе служивших при столице артиллеристов. Убедившись в неспособности генерал-майора И. Я. Каннабиха держать вверенную ему гвардейскую артиллерию в должном порядке, Павел 7 февраля 1798 года назначил Базина командиром гвардейского артиллерийского батальона[93].
5 января 1799 года император приказал Аракчееву присутствовать в Военной коллегии, а «в артиллерийской экспедиции быть главным присутствующим».
Через десять дней, 15 января, Аракчеев получил командорский крест ордена Святого Иоанна Иерусалимского — весьма почетную награду, дававшую прибавку к жалованью в 1000 рублей в год.
8 марта 1799 года брат Алексея Андреевича — Андрей Аракчеев был произведен в чин генерал-майора и назначен шефом батальона полевой артиллерии.
5 мая 1799 года император Павел I издал указ: «Признавая отличное усердие и труды, на пользу службы подъемлемые нашим генерал-лейтенантом бароном Аракчеевым, всемилостивейшее жалуем ему графское империи нашей достоинство, распространяя оное на все потомство мужеска и женска пола, от него происходящее».
В исторической литературе отставка Аракчеева от службы 18 марта 1798 года называется опалой. Признаемся, что если это была опала, то весьма своеобразная. В самом деле, Аракчеев уходил в «опалу» не просто так, а с повышением в чине, пребывал в ней едва ли более четырех месяцев; будучи же принятым на службу вновь, приобрел при царском дворе значение даже более высокое, нежели то, какое имел до «опалы», — разве это не странно?
***В жизни Аракчеева многое необычно. Странная его «опала» в первой половине 1798 года — лишь одно из звеньев в длинной цепи необычных событий, составивших его судьбу. Да и как могло быть иначе у человека со столь неординарным характером, с упрямо стремившейся проявлять себя натурой?
Он служил не так, как остальные сановники. И угождал стоявшим выше его не так, как другие. И с подчиненными своими обращался по-своему. Он был, безусловно, умен — многие его высказывания, приказы и письма выдают это. Но мало кто из окружающих замечал в нем ум — говорили о нраве его, о сердце и душе, как будто он весь состоял из одного туловища и не имел головы.
Он был неплохо для своего времени образован — во всяком случае, не хуже многих сановников, считавшихся образованными. Но вот парадокс: если последним в образованности не отказывали, то ему — все как сговорились — отказывали напрочь. А он даже и не пытался никого убеждать в обратном. Напротив: всячески старался поддерживать существовавшее в обществе мнение о своей необразованности — гордо звал себя «истинно русским новгородским неученым дворянином».
Жестокость его сделалась легендарной еще во время его службы в Гатчине. Рассказы же современников о том, как обращался он с подчиненными в Петербурге, напоминают скорее повести из жизни дикого и хищного зверя, нежели описания службы под его началом. Но вот загвоздка: хищник в этих рассказах есть, а жертв что-то не видать! Кого из своих подчиненных Аракчеев сделал несчастным, кому испортил жизнь? Об этом современники не говорили, в сущности, ничего. Насмешки, грубая брань, оскорбления, пощечины, тычки, удары тростью — вот практически весь арсенал «вредительства», использовавшийся Аракчеевым в отношении своих подчиненных. Но это был обыкновенный для того времени набор способов поддержания порядка, применявшийся любым нормальным начальником. И не только в армии, но и в гражданских ведомствах. Это был также и широко использовавшийся в учебных заведениях набор педагогических средств для обеспечения успехов в учебе и примерного поведения учеников.
Свидетельства современников о том или ином историческом деятеле не могут полностью совпадать с тем, что говорят о нем документы. Расхождение здесь закономерно. Но ни в одном, пожалуй, случае в истории XVIII–XIX веков оно не является столь разительным, доходящим иной раз до противоположности, как в случае с Аракчеевым. Более всех жестокий, выше меры безжалостный, по мемуарам современников, Аракчеев предстает в документах человеком, которому вовсе не чуждо милосердие, который зачастую более сдержан, нежели другие, в применении наказаний. В качестве примера можно привести резолюции Аракчеева на приговорах, вынесенных по военно-судным делам в 1799 году.
