— Ах, — сказал он мне, — никогда не делайте подобных вещей, не предупредив меня, вы меня убьете.
— Боже мой! — сказал я ему. — Что же вы чувствуете?
— Большое нервное потрясение. Оно сейчас пройдет, особенно если вы снимете с меня флюид, который давит на мой желудок.
— А как снять этот флюид? Я же ничего об этом не знаю.
— Отодвигая его обеими руками.
И я принялся отодвигать этот флюид как только мог, и через несколько секунд Алексис стал дышать легче.
— Ах! — сказал он. — Мне лучше.
— Настолько, что вы сможете дать нам сеанс?
— Да; только не заставляйте меня читать — вы так потрясли мои нервы, что мне кажется, будто все предметы прыгают у меня перед глазами.
— Сможете сыграть в карты?
— Да, конечно.
— Сможете узнать предметы, сказать, откуда они?
— Да.
— Сможете путешествовать, видеть на расстоянии?
— Да, безусловно. В некотором отношении я сейчас более ясно вижу, нежели когда бы то ни было.
— Ну тогда играйте партию в карты с Сешаном, он у нас самый большой скептик.
— Ладно.
Я подвел Алексиса к столу; Сешан сам завязал ему глаза при помощи ваты и трех носовых платков. Лица сомнамбулы абсолютно невозможно было видеть из-за этих повязок. Алексис сыграл две партии в карты, ни разу не взглянув на свои карты. Он разложил их на столе и брал их, ни разу не ошибившись.
К концу второй партии Алексиса избавили от этого занятия, каким бы необыкновенным оно ни представлялось, — настолько всем нам не терпелось перейти к вещам более серьезным.
Коллен первым подошел к нему и, снимая с пальца перстень, спросил:
— Можете ли вы рассказать историю этого перстня?
— Конечно.
— Ну так расскажите.
— Этот перстень (точнее, только камень) вам дали в 1844 году.
— Да, это правда.
— Вы отдали вставить камень месяц спустя.
— Тоже верно.
— Он был вам подарен женщиной тридцати пяти лет?
— Совершенно верно. А можете ли вы сказать, где теперь эта дама?
— Да.
Он подумал несколько мгновений.
— Прежде всего договоритесь с мсье Дюма, или я не смогу продолжить — ведь он уводит меня в Америку, тогда как вы удерживаете в Париже.
Действительно, в 1844 году я неоднократно видел одну американку под руку с Копленом. Я подумал, видимо без особых на то доказательств, что перстень от нее, и я действительно уводил Алексиса в Нью-Йорк, какие бы усилия ни прилагал Коллен, чтобы удержать его в Париже.
Мы прошли с Колленом в соседнюю комнату.
— Так это не американка? — спросил я его.
— То женщина, которую ты не знаешь.
— И которая живет…
— На улице Сент-Апполен.
— Очень хорошо!
Мы вернулись, имея теперь одну и ту же информацию.
— Ну вот, — сказал я Алексису, — мы договорились, теперь идите.
— Я на улице, которая идет вдоль бульвара; вот только я не знаю ее.
— Ну так прочитайте надпись на углу дома.
— Я предпочитаю прочитать ее в ваших мыслях.
Алексис взял карандаш и написал: «Сент-Апполен». Только он закончил писать, как мне сообщили, что внизу меня кто-то спрашивает.
Я спустился и узнал одного из моих старых друзей, аббата Вилета, капеллана из Сен-Сира.
— Мой дорогой аббат, — сказал я ему, — вы вовремя пришли: как раз сейчас я экспериментирую с человеческой душой. Я хотел бы найти доказательства того, что вы так хорошо проповедуете — бессмертия души!
— И каким же образом вы экспериментируете?
— Сейчас увидите, пойдемте.
Мы поднялись. Аббат Вилет был одет в редингот, на нем не было абсолютно ничего, что могло бы указать на его профессию.
Войдя, я вложил его руку в руку Алексиса.
— Можете мне сказать, — спросил я его, — кто этот мсье и что он делает?
— Да, конечно, ведь у него есть вера; это — превосходный христианин.
— А его профессия?
— Врач.
— Вы ошибаетесь, Алексис.
— Я знаю, что имею в виду: есть врачеватели тела, а есть врачеватели души; ваш гость — доктор души, он священник.
Все переглянулись. Удивление было велико.
— А теперь, — спросил я, — можете сказать, где этот человек исполняет свои обязанности?
— Конечно же. Это недалеко: в огромном здании, в трех-четырех лье отсюда. Я вижу молодых людей в униформе; они застегнуты на пуговицы от воротника до пояса.
— Много их?
— Да, много. Мсье — капеллан в военном коллеже.
— Можете прочитать в каком?
— Без сомнения, название заведения написано на пуговицах?
Я вопрошающе посмотрел на аббата Вилета.
— Да, — сказал он.
— Читайте, Алексис.
Казалось, что Алексис сосредоточил всю силу своего взгляда на одной из точек комнаты.
Второе откровение было, может быть, еще более чудесным, нежели первое.
Диетерль представил небольшой закрытый пакет.
— Что там внутри? — спросил он.
— Волосы двух разных людей, двух детей.
— Откройте пакет и назовите их пол и возраст.
— Тут волосы маленького мальчика и маленькой девочки. Я ее плохо вижу, не знаю отчего это; тем не менее мне кажется, что она бежит по саду и ей приблизительно четыре года.
— Их имена?
— Мне кажется, что мальчика зовут Жюль.
— А девочку?
— Я вам сказал, что ее плохо вижу.
— Вы устали?
— Да, у меня все еще расстроены нервы.
— Что бы вы хотели делать?
— Я хотел бы путешествовать.
— По какой стране?
— Куда попаду, мне все равно.
Я сделал знак мсье Лессепсу. Он подошел.
— Мы отправимся туда? — спросил я его.
— Да, — ответил он.
Туда, в моем сознании и в сознании мсье де Лессепса, — это в Тунис. Мсье де Лессепс прожил в Тунисе, кажется, лет двадцать. Он дал руку Алексису.
— Поехали, — сказал он.
— Хорошо, — ответил Алексис, — вот мы в морском порту… Как здесь чудесно! Мы садимся на корабль… О! О! Похоже, мы отправляемся в Африку. Жарко.
— Мы на рейде. Вы видите рейд?
— Отлично вижу, он имеет форму большой подковы, с мысом справа; это не Алжир, это не Бон, это город, названия которого я не знаю.
— Что вы видите?
— Как будто форт справа, как будто город слева. Мы следуем по каналу, а вот мост. Пригнемся.
Буланже и я переглянулись, крайне удивленные. Арки этого моста-, под которым Алексис приглашал нас пригнуться, такие низкие, что мы чуть не погибли, проплывая под ним.
— Так, так, Алексис, очень хорошо. Продолжим! — одновременно воскликнули де Лессепс, Буланже и я.
— Смотри-ка, мы еще не прибыли, — говорит Алексис. — Мы садимся на корабль; город еще в двух-трех лье. А вот мы и прибыли.
