в лагере для беженцев в сельской местности. Есть одно отличие: они имеют доступ к торговле, но вынуждены платить за жилье и платить за образование (в отличие от лагерей).
Здесь дети часто не ходят в школу, они занимаются тяжелой работой. Есть Центр медико-социальной помощи, куда беспризорные дети могут приходить на один час и получать образование. Один час – все то время, которое они могут оторвать от работы. И это для них важно. Центр старается поощрять их, например, хлебом и чаем, чтобы они продолжали приходить.
Этот центр спонсируется организациями «Оксфам» и «Спасем детей». Детей учат счету и грамоте. Они также узнают о гигиене – как мыться и заботиться о своем теле.
Врачи говорят нам: «Детям надо учиться, потому что многие из них бродят и собирают мусор».
«Когда они получают основное образование, мы даем им хлеб и чай и аптечку первой помощи».
Я познакомилась с мальчиком, у него большие глаза и множество порезов на грязных руках. Он сказал мне, что работает, собирая мусор, и получает две рупии за один килограмм мусора. Две рупии эквивалентны двум американским центам.
Он улыбается и кажется таким наивным. У него нет даже представления о том, насколько несправедлива эта ситуация.
Я спрашиваю еще нескольких детей, собирают ли они мусор. Большинство детей поднимают руки. Другие дети работают с родителями на рынке.
Я спрашиваю одного ребенка: «Ты хочешь вернуться в Афганистан?»
– Да, но там никогда не будет свободы.
– Кто хочет рассказать наизусть алфавит?
Все поднимают руки, и каждый пытается быть первым.
Выбрали маленького мальчика. Он стоит, вежливо сложив руки за спиной. Он начинает рассказывать высоким слабеньким голоском:
– Эй, би, си, ди…
Я плачу. Я не могу сдержаться. Посещаем еще одну комнату.
Я стою у входа. Мне еще не разрешили войти. Я вижу груду обуви маленького размера. Вхожу. Все улыбаются. Все они так доброжелательны к незнакомке.
«Asalaamu alaykum».
У них та же история. Думаю, это сложнее всего – видеть их, слушать их, с их синяками, грязной порванной одеждой, порезанными пальцами и улыбающихся тебе. Они дети. Они еще мечтают. Они кажутся полными надежд, и это разбивает твое сердце.
Когда мы уезжаем из лагеря, все дети выбегают, выстраиваются у стены и машут нам на прощание. Находясь в автомобиле, мы с Захидой пытаемся обсуждать программы и Конвенцию о правах ребенка. Но мы плачем. Мы видим на улицах других маленьких детей, собирающих мусор.
У меня нет слов.
Мы прилетели обратно в Исламабад. Мне кажется, прошел уже месяц с тех пор, как мы были здесь. Я очень устала.
Здесь, в офисе УВКБ, я познакомилась с Бернадетт. Она ведет нас в первое место. Бернадетт работала в Пномпене в Камбодже, и у нее есть сообщение для меня от Мари-Ноэль (с которой я была в Камбодже). Мы поговорили о наших друзьях и Камбодже.
(Через несколько недель после того, как мы распрощались в Бангкоке, Мари-Ноэль была неожиданно уведомлена о переводе в другое место. Через несколько недель она уже работала в офисе УВКБ в Шри-Ланке. Я думаю: как же она адаптируется? Неожиданные переводы обычны для УВКБ. Это одна из трудностей работы.)
Приятно чувствовать, что ты связана с другими по всему миру.
Уважать и ценить другие места и культуры – это в духе УВКБ и его персонала. Это самая сущность значения ООН.
Aga Khan Health Services
Д-р Джавид Ахтар Хан – координатор программы.
Половина сотрудников – профессионалы, половина – волонтеры. Волонтеры работают за «благословение».
У всех здесь общая цель. Они оказывают помощь и лечат многих афганских беженцев, живущих в городских районах.
УВКБ едва хватает средств, чтобы помогать более чем одному миллиону в лагерях. Оно не может помогать и беженцам в городских районах – это где-то от 700 000 до 2 миллионов человек, подсчитать точно невозможно.
Также есть небольшая группа беженцев не из Афганистана. Беженцев-неафганцев в Пакистане около 1700 человек, они из Сомали, Ирака и Ирана. Они живут в больших городах и получают ограниченную помощь от УВКБ. УВКБ обеспечивает их самым необходимым, чтобы удовлетворить минимальные потребности в еде, жилье, здравоохранении и образовании, а также оказывает юридическую помощь и консультирует относительно их статуса и других проблем. УВКБ также пытается найти для них долгосрочные решения. Мы входим в комнату, где находится около двадцати пяти женщин.
«Наши дети не могут ходить в школу». «Многие из наших мужей и братьев не могут получить работу». «Очень сложно платить за жилье и за школу».
Как они могут все это пережить?
Некоторые отцы продают фрукты, многие матери работают в пакистанских домах.
«Мы не уверены в своем будущем». «У наших детей нет будущего». «Десять человек живут в одной комнате».
Я спрашиваю: «Вас притесняет полиция?»
«Конечно. Обычно они просто пробуют получить с нас немного денег».
Мне говорят, что их всегда просят показать удостоверение личности или паспорт.
Даже тем, у кого есть эти документы, возможно, придется заплатить. Один мужчина рассказывает нам историю своего друга, который показал свой паспорт полицейскому, а полицейский порвал его прямо у него на глазах. Это был единственный документ, удостоверяющий его личность.
«Это наша вина – мы живем здесь нелегально. Это их страна. Так что мы можем сделать? Мы не можем жить в нашей стране. Мы умрем. Так что нам делать?»
Я спрашиваю: «Что вы можете сказать о ситуации в Афганистане?»
«Ужасающая».
«Что вы хотите сказать миру: международному сообществу, ООН?»
Вдруг они все начинают говорить.
Женщина переводит.
«Мы хотим мира. Мы хотим продолжать наше образование. Если мы однажды сможем вернуться в Афганистан, то мы сможем помочь нашему народу».
Они вынуждены брать плату с женщин и детей за уроки. Им очень сложно просить деньги, но это единственный способ содержать школы.
«Даже если они могут платить совсем мало, ничего страшного. Мы все равно будем их учить».
Эта женщина улыбается мне, она говорит со мной доброжелательно и любезно, пытается помочь мне понять.
«Соседи в этом районе не хотят, чтобы мы были здесь. Мы всегда в опасности».
Еще одна женщина вступает в разговор. «Мы здесь восемь лет. Мои дети не получают образование восемь лет. У них нет будущего».
«ООН должна помочь нам. Пожалуйста, нам нужна помощь. Или мы не сможем жить здесь».
Как объяснить этим женщинам, что недостаточно средств? Внешний мир хочет помогать только в этих пределах.
Женщина хочет, чтобы я знала, что много людей приходят сюда, чтобы поговорить с ними, но они не могут получить достаточную
