Комиссара Балтфлота Флеровского делегаты постановили не признавать.
На запрос Москвы, почему не выполняется требование о немедленном увольнении из флота Засимука и Лисаневича, участник заговора начальник морских сил Щастный послал издевательский ответ, в котором говорилось, что якобы «типография при штабе командования настолько мала, что запаздывает с печатанием приказов».
Вскоре Щастный был арестован, но шайка Лисаневича и Засимука продолжала открыто вести контрреволюционную агитацию и требовала освободить его. На митинге, устроенном сторонниками заговорщиков, не давали говорить большевикам и сорвали выступление А. В. Луначарского. С Минной дивизии антисоветский заговор перекидывался уже на корабли других соединений.
Коммунистической партией были срочно мобилизованы силы для решительного разгрома пособников контрреволюции.
Рано утром 2 июня полным ходом к Кронштадту подходил миноносец. На мачте его развевался флаг главного комиссара Балтийского флота.
В кают-компании находились Флеровский и Железняков.
Через несколько часов должно было состояться общебазовое собрание представителей от всех команд кораблей и береговых частей Кронштадта. Это собрание должно было обсудить создавшееся положение в связи с антисоветскими выступлениями группы Засимука и Лисаневича.
— Надеюсь, товарищ Железняков, — сказал Флеровский, — что твое выступление на этом собрании сыграет определенную роль. На Балтике любят тебя.
После выступления главного комиссара флота Флеровского и других уже известных на Балтике политических деятелей — Ховрина, Сладкова и Громова участники собрания разделились на два лагеря. Многие поняли, на какой гибельный путь их толкали враги Советской власти, и в своих выступлениях стали поддерживать требования Флеровского — осудить антисоветские действия эсеров из Минной дивизии. Но некоторая часть представителей кораблей продолжала выступать с контрреволюционными речами. Когда Флеровский попытался выступить вторично, то сторонники Щастного и его банды не дали ему высказаться. Железняков решительно встал.
— Разрешите мне, товарищ Флеровский, сейчас выступить.
Балтиец подошел к самому краю подмостков, поднял руку:
— Тише! Замолчите!
В зале постепенно начала воцаряться тишина.
— Не говорить, а стрелять надо бы здесь! — уже не говорил, а кричал Анатолий. — Товарищи, что произошло с вами? Вас считают героями революции! Спасителями флота! Ведь это вы увели флот через льды из Гельсингфорса и Ревеля! Вы же орлы, ребята, черт вас побери! Где же ваши орлиные клювы и цепкие когти, при виде которых буржуазия подыхала от страха?!
Зал безмолвствовал.
— Что же вы молчите?! — еще больше распаляясь, кричал Железняков. — Я только что прибыл с фронта и завтра снова вернусь туда. Что прикажете передать нашей братве, которая сражается с друзьями Щастного — генералами Красновым, Дутовым и прочей мразью?!
Волнуясь, Железняков напомнил, как белые замучили любимца Балтфлота Семена Рошаля и сотни других большевиков-матросов.
— Кто требует освобождения Щастного? Вы забыли, как такие же царские адмиралы бросали нас в тюрьмы, ссылали на каторгу, вешали и расстреливали? А за что? За правду! Нас не миловали! В защиту нас тогда никто из них не выступал. А теперь, когда они покушаются на нашу Советскую власть, находятся люди, желающие помогать им! Позор!
Выступление Железнякова и многих других товарищей отрезвляюще подействовало на присутствующих в зале. Представители Минной дивизии были с позором изгнаны.
Кронштадт по-прежнему оставался верной крепостью большевизма на Балтике.
6 июня Морской генеральный штаб вызвал Железнякова в Москву для назначения на должность комиссара…
Но почетный запрос опоздал. Железняков выехал на Волгу. Там разгоралась битва за Царицын.
Жаркий июньский день. На пыльной площади в центре Тамбова идет обучение молодых бойцов — добровольцев Красной Армии.
В воздухе то и дело раздаются команды:
— Ать, два… Кругом! Ать, два… Рота! Бегом! Ать, два, три! Правое плечо вперед! Стой! Ать, два, три…
Поднимая пыль, лихо скачут на лошадях ординарцы и носятся очкастые мотоциклисты.
Возле здания, где разместился штаб Еланского полка, толпится народ.
Время от времени на крыльце здания появляется человек в военной форме с листом бумаги в руках. Его сразу же окружают, и он громко оглашает список красноармейцев, принятых в полк.
Штаб осаждают желающие попасть в ряды защитников молодой Советской республики. Беспрерывно трещит полевой телефон, стучит пишущая машинка. У каждого стола очередь.
Попыхивая крепким самосадом, высокий человек в старой солдатской гимнастерке дает прикурить стоявшему за ним в очереди крестьянину.
— Повоюем, земляк?
— Да, без войны сейчас не обойтись, белые напирают…
Немного поодаль от очереди человек в рабочей спецовке и черной кепке на голове громко агитирует:
— Кто слаб духом — не суйся! Война, братцы, дело серьезное. Записывайся, кому жизнь новая дорога! Организуйся в общий поход! Или клади голову под шашку белоказацкую! Слыхали, что вчера говорил командир, товарищ Железняков? «Все за молодую свободу!»
От стола, покрытого кумачом, отходит молодой рабочий в лихо сбитой набок помятой железнодорожной фуражке.
— Ишь ты, ухарь какой! — дружески смеются кругом. — Такого только в кавалерию!
— На вид боевой, а на деле каковой?! — пошутил кто-то.
Писарь вызывает:
— Следующий! Фамилия? Имя?
— Соловей Иван.
— По батюшке как? Документ предъявляй! Каких мест?
— Нижнечирской станицы. Казак.
— Далеко залетела пташечка! — замечают шутливо стоящие в очереди.
— Куда не залетишь, чтоб не попасть к белякам!
— Имущественное положение? — спрашивает писарь.
— Это ты насчет чего?
— Ну кто ты, бедняк или середняк? — нетерпеливо уже говорит писарь.
Очередь начинает шуметь:
— Поскорей! Не задерживай!
Снова раздается:
— Следующий!
Ивана Соловья обступают толпой:
— Ну вот и забрился.
— Не знаю, может, откажут еще…
— Нам не откажут, мы трудовой крови, — слышится реплика.
— Хорошо сказано, братцы! — сказал в это время вошедший в комнату Железняков. — Правильно! Мы все трудовой крови!
Писарь вскочил с места, вытянулся и отрапортовал:
— Сегодня записалось шестьдесят добровольцев.
— Отлично! — Железняков прошел в соседнюю комнату.
Десять дней, как Железняков с отрядом моряков в тридцать человек прибыл на Царицынский фронт, в дивизию Васо Киквидзе. Радостно встретил он Железнякова. Долго не размыкались дружеские объятия.
