– Завтра после школы – в пещеру,– напомнил Гришка.– Кто возьмет в библиотеке испанский словарь?
Мы разошлись. Я брел домой, согнувшись под бременем страшной тайны. На душе было радостно и тревожно. Сзади послышался топот, меня догонял Федька.
– Миш,– сдавленным голосом произнес он.– Хочешь за винтовку удочку и все перышки, штук сорок, а?
Я молча показал ему фигу.
ТАЙНА (Окончание)
– Никулин, встаньте!
Гришка вскочил и захлопал длинными ресницами. Усатый начал вышагивать по классу – верный признак того, что сейчас начнется комедия.
– Надеюсь, вы извините меня,– начал Усатый под сдержанное хихиканье,– за то, что я поступаю столь бестактно. Ведь я мешаю вам заносить свои умные мысли на бумагу, которую вы сейчас лихорадочно засовываете в карман. (Хихиканье усилилось.) Однако я полагаю, что эта бумага имеет примерно такое же отношение к уроку истории, как мяуканье кошки – к приливам и отливам. (Радостный рев всего класса.)
Усатый с минуту ходил по классу, бичуя позорный поступок Гришки. Эти монологи были нашим любимым развлечением. Усатый был вежлив и изысканно остроумен. К ученикам, даже к первачам, он всегда обращался на «вы», что придавало его речи особую ироничность. Сначала мы были этим потрясены, но потом привыкли и, как положено, стали вышучивать такую странность. Как раз перед самым уроком Усатый застал Гришку на месте преступления, когда тот, подражая баритону учителя, выговаривал школьной кошке: «Вы, кошка, скушали колбасу и тем самым преступили законы человеческого общества. И посему не обессудьте, кошка, но я должен дернуть вас за хвост».
Пока Усатый добивал Гришку, я успел передать ему записку, и он подготовил сокрушительный контрудар. И едва Усатый произнес свои заключительные слова: «…поскольку вы, Никулин, не слушали моего рассказа, я вынужден зафиксировать это прискорбное явление в журнале», как Гришка с обидой сказал:
– Зря вы, Иван Николаевич, на невинного человека напали. Я вас с таким вниманием слушал, что даже в мозгу зазвенело! Особенно в том месте, когда Гектор в честном поединке сразил Патрокла, друга Ахилла, который отдал ему доспехи, которые выковал Гефест, который был хромой, потому что Зевс швырнул его вниз с Олимпа.
Усатый был явно озадачен.
– Гм… гм…– произнес он.– Вот как?
– Конечно!– подтвердил Гришка.– Поставили бы мне плохую отметку, а потом бы мучились угрызениями совести. По ночам.
– Да, вы, Никулин, предупредили судебную ошибку,– согласился Усатый.– Благодарю вас.
– Пожалуйста, – откликнулся Гришка. – Я всегда, когда надо.
– А сейчас,– предложил Усатый, не желая смириться с поражением,– доставьте нам удовольствие: почитайте вслух бумагу, от которой я вас столь бестактно оторвал. Гришка смущенно вытащил из кармана листок, заглянул в него и хмыкнул.
– Мне…неудобно, Иван Николаевич. Тут о вас.
– Тем более!– обрадовался Усатый.– Читайте!
– Пожалуйста,– Гришка пожал плечами.– «До чего интересно Уса… Иван Николаевич рассказывает о древних греках! Так и слушал бы с разинутой от удовольствия пастью!» Это я веду дневник…
Не веря своим ушам, Усатый пробежал глазами по листку.
– Лесть – одно из наиболее скверных проявлений человеческого характера,– возвестил он.– В данном случае мы имеем лесть, смешанную с ложью. Это не ваш почерк, Никулин. Бумага подменена вот этим молодым человеком, который смотрит на меня чистыми глазами святого. Встаньте, Полунин. Это вы сделали?
– Ага, Иван Николаевич! – выпалил я неожиданно для самого себя. Усатый удивился.
– Хвалю за мужество. И прощаю обоих. Первого – за находчивость и любовь к древней истории, второго – за честное признание. Молодцы! Только,– Усатый погрозил нам пальцем, – не зазнаваться!
И он засмеялся. Облегченно засмеялись и все мы. Все-таки он был неплохой человек, наш Усатый. Из тех, кто понимал, что мальчишка – тоже человек. Он видел нас насквозь, перехитрить его было невозможно, и еще труднее – завоевать его расположение. Наши отличники, Вадик и Гоша Сорокины, из кожи вон лезли, чтобы угодить Усатому. Но Усатый разговаривал с братьями ледяным голосом – ко всеобщему удовольствию. Он не любил примерных учеников, которые с одинаковым усердием отдавались всем предметам. Мы не понимали тогда почему, но из всего класса Усатый больше других отличал тихого и безропотного Васю Карасева, которому с трудом натягивали тройки по большинству предметов, кроме математики: ею только и занимался Вася, бредил ею и знал ее – мы в этом были уверены – лучше Валентины Петровны. Теперь, вспоминая многие мысли Усатого, я понимаю, что он ценил в человеке честность и индивидуальность. Он прощал Васю, полного профана в истории, за то, что он уже в шестом классе решает бином Ньютона.
Про Усатого говорили, что он неудачник, что он оставил университетскую кафедру и уехал в наш городишко учителем из-за несчастной любви. Этот слух необычайно возвысил его в глазах наших девочек, а мы поголовно завидовали его непроницаемым черным глазам, мягким усам и беломраморной коже графа де ла Фер. Усатый жил одиноко, ни с кем не дружил, а все свободное время читал книги и что-то писал.
Листок, который я так своевременно вытащил у Гришки, жег мой карман. Улучив момент, я извлек его и прочитал: «Сухарей 1 рюкзак, воблы 3 штуки, денег 16 рублей, вареных яиц 5. Все вещи у Портоса в сарае. После школы сразу туда. Передай д'Артаньяну».
Я переправил Леньке записку и задумался. На душе скребли кошки. Ведь не каждый день нашему брату доводится бежать в Испанию, сражаться с фашистами.
– В глубокой древности люди считали,– доносился откуда-то голос Усатого,– что все события в жизни вершатся по воле богов. Это было удобно и просто – все валить на всевышних. Боги затеяли склоку из-за яблока – вот вам и Троянская война. Отдавая должное гению Гомера, который отлично описал эту сцену, мы должны про себя отметить, что красавицы богини оказались достаточно пустыми и вздорными вертихвостками, поссорившись по такому нелепому поводу. Великий археолог Генрих Шлиман, которому Троя обязана своим вторым рождением и чудесную книгу о котором я вам горячо рекомендую, полагал…
Усатый с легким раздражением посмотрел в угол, откуда доносилось чье-то бормотанье.
– Ермаков, явите себя классу!
Федька продолжал сосредоточенно бубнить под нос: «бускаминос, абасто, менестра, республикано. Бускаминос, абасто, менестра…»
– Ермаков!
Федька с грохотом вскочил.
– Вы шепчете заклинания?– обратился к нему Усатый.
– Я учу испанский язык,– доверчиво ответил Федька.
– Он весь урок слушать мешает,– пожаловался Гоша
