Войны не пришлось долго ждать. На Дальнем Востоке завязались жестокие кровопролитные сражения. Там столкнулись интересы двух империалистических хищников — России и Японии. «Кровопускание», о котором мечтали реакционеры, началось, хотя совсем не так, как хотелось царю и его клике.
Япония наводнила Дальний Восток шпионами. Убедившись в неподготовленности России, она внезапно открыла боевые действия. Первый удар был нанесен вероломно, исподтишка. Не объявляя войны, японский флот приблизился к крепости Порт-Артур. Миноносцы с потушенными сигнальными огнями прокрались на рейд и взорвали лучшие русские корабли: «Ретвизан», «Цесаревич», «Палладу».
Через несколько часов после атаки на Порт-Артур сильный японский отряд внезапно обрушился на корабли «Варяг» и «Кореец». Застигнутые врасплох у берегов Кореи, русские корабли не сдались, как рассчитывали японцы. Они вступили в неравный бой и погибли.
Большим горем для России стали события на Дальнем Востоке. Вместе с матросами на броненосце «Петропавловск» погиб и их командир — адмирал Степан Осипович Макаров. Сын моряка, вышедшего из нижних чинов, Макаров отличался равной смелостью и в битвах с врагом и в тех сражениях с неизвестностью, которые вел как ученый. Макаров отлично знал гидрологию и океанографию, был большим специалистом по минному оружию и теории непотопляемости. Он прославил свое имя постройкой замечательного корабля — первого в мире ледокола «Ермак», первым использовал кино как средство научного исследования, чтобы изучить поведение корабля во льдах.
Знакомство с Макаровым повелось у Жуковского через Алексея Николаевича Крылова. В одном из писем адмиралу, датированном 1900 годом, Крылов писал, что виделся с Жуковским, который «занимался некоторыми теоретическими исследованиями о движении ледоколов во льду». Сообщая об этом Макарову, Крылов посылал ему даже схему той задачи из теории упругости, которую намеревался решить Жуковский.
Николай Егорович с огромным интересом следил за рождением «Ермака», и об этом убедительно свидетельствует другое письмо, которое 28 января 1901 года А. Н. Крылов направил адмиралу Макарову:
«В прошлом году, — писал А. Н. Крылов, — я докладывал Вашему Превосходительству, что проф. Н. Е. Жуковский желал бы воспользоваться одним из рейсов «Ермака», чтобы видеть его работу во льду и проследить самый процесс ломки льда и проверить некоторые теоретические свои соображения. Вы тогда изволили мне приказать напомнить Вам просьбу профессора, когда «Ермак» вернется из Англии. Если уже предположены рейсы «Ермака» в Кронштадт или Петербург или какие-нибудь иные и если исполнение просьбы Н. Е. Жуковского не представляет неудобств, то я осмеливаюсь просить Ваше Превосходительство сообщить мне Ваше решение для передачи Николаю Егоровичу».
О том, что произошло дальше, можно строить только догадки. Доподлинно известно одно: получив письмо Крылова, адмирал тотчас же ответил телеграммой: «Профессора Жуковского охотно приглашу на «Ермак», как только он пойдет, и поручу командиру его снестись непосредственно с профессором. Макаров».
К сожалению, мы не располагаем никакими материалами, позволяющими судить о том, состоялось ЛИ плавание Жуковского на «Ермаке», равно как и нельзя утверждать, что этого плавания не было. Однако совершенно ясно: Макаров, несомненно, испытывал к Жуковскому огромное уважение, зная о его работах в области теории корабля [15].
Нет больше адмирала Макарова, погибшего далеко на Востоке. Нет и племянника Жуковского Жоржа, совсем недавно весело шутившего в этой комнате. Мичман Жуковский ушел с эскадрой Рожественского, чтобы найти свою смерть в водах Цусимского пролива.
Довольно! Довольно! Герои Цусимы,
Вы жертвой последней легли.
Она уже близко, она у порога.
Свобода родимой земли…
Звуки песни, надрывной, терзающей душу, несутся со двора. Старик шарманщик в ожидании подаяния крутит ручку своего бесхитростного музыкального ящика. Неподвижно застыл Жуковский, задумавшись, у окна своего кабинета. Горько плачет за окном шарманка…
В кабинет, где раньше безраздельно властвовала тишина, все чаще вторгаются печальные вести. Война проигрывается. Тысячами гибнут в зарослях гаоляна русские солдаты. Вместо пушек и винтовок на фронт отправляют вагоны икон.
Позорная война! Об этом думает Жуковский, об этом думает весь русский народ, это не устают рассказывать всем простым людям большевики, искренне желая, чтобы война стала для российского самодержавия еще более плачевной, чем Крымская, похоронившая крепостное право в России.
Эхо дальневосточных событий прокатилось по всей стране. Оно взбудоражило московское студенчество. И когда после рождественских каникул 1904 года Николай Егорович приехал на Моховую, он не узнал университета. Жуковский любил этот первый день нового семестра. Так приятно раскрыть двери аудитории, увидеть сотни пытливых, любознательных глаз, услышать тот короткий шум, который ветерком пробегает по аудитории, прежде чем установится лекционная тишина!..
Иначе встретил на этот раз университет Жуковского. Людно было на его дворе, в коридорах, аудиториях. Студенты собирались группами, о чем-то жарко спорили, порою даже не замечая проходивших профессоров.
Николаю Егоровичу просто не верилось, что старые коридоры и лестничные клетки могут вместить стольких людей. И куда только исчезла академическая тишина! Таким университета Жуковский еще не знал.
И в профессорской комнате не обнаружил Николай Егорович привычного чинного порядка. Коллеги взволнованы и встревожены. Ясно, что сегодня занятий не будет. А завтра? Послезавтра? Кто мог это сказать! Лекции откладывались на неопределенное время.
Но куда идет Россия? В таких вопросах Жуковский беспомощен, как ребенок. Впрочем, не он один — вся страна искала на них ответа, и далеко не все понимали ту суровую правду, что несли народу большевики.
С Петербургской стороны, с Охты, Васильевского острова и других рабочих окраин в достопамятное воскресенье 9 января 1905 года двинулись к Зимнему дворцу питерские пролетарии. Их было сто сорок тысяч. Они шли с молитвами, и не революционные плакаты, а портреты «батюшки-царя», хоругви и иконы украшали далеко растянувшуюся колонну людей, искавших правды и справедливости.
Они получили свинец и штыки. Более тысячи убитых и пять тысяч раненых — вот чем ознаменовался этот день, вошедший в историю под именем «Кровавого воскресенья». Как писал Владимир Ильич Ленин, «…революционное воспитание пролетариата за один день шагнуло вперед так, как оно не могло бы шагнуть в месяцы и годы серой, будничной, забитой жизни». В России началась революция.
