Уже вечерело, и мы начали собирать овец. Сергей сказал, что сам погонит их на ферму, а чтобы я шла в хижину пастуха, пока еще не совсем стемнело.
Когда я вернулась, хозяйка готовила большой ужин: она пекла много картофеля, ставила на стол сыр и молоко. Позже, вместе с пастухом и Сергеем, пришли еще несколько мужчин. Все сели за длинный, покрытый белой скатертью стол. Шутя и разговаривая, они принялись есть горячий картофель. Жена пастуха подавала им, а я кормила маленьких девочек, затем уложила их спать на печи. Когда, поев, мужчины принялись за карты, я взяла книгу и села в сторонке на лежанку. В этот вечер я впервые увидела Сергея с иной стороны: страстный, почти фанатичный подпольщик, он своей жгучей, убедительной речью заворожил эту маленькую группу людей.
В этот вечер я узнала, что среди «пастухов» был еще один бывший майор Красной армии, который, как и Сергей, скрывался от немцев. Другой был военный инженер, еще двое — гражданские. Все они бежали из немецкого плена и теперь работают на ферме пастухами. В лохмотьях, они играли в карты, как азартники, но в сущности говорили о совершенно других вещах, не имеющих никакого отношения к игре. Иногда они шептались, и я, сидя на лежанке, не могла расслышать о чем. Жена пастуха то и дело разливала чай. Время от времени один из них выходил во двор и обходил вокруг дома, чтобы убедиться, не подкрался ли кто-нибудь к хижине и не подслушивает ли их.
О чем они говорили? Из всего мне стало ясно только одно: никто из них не поддерживает немцев, а наоборот, они старались решить вопрос, как поскорее избавиться от этого непрошеного гостя. Говорили о каком-то складе оружия в степи, о каком-то грузовике с моряками, которые тайно приезжали туда, будто работая на немцев, и увозили это оружие своим военнопленным у немцев.
Оборванные, но бодрые, с раскрасневшимися лицами, они сидели далеко за полночь, притворяясь, что играют в карты. А на столе лежали какие-то бумаги, чертежи, которые они передавали друг другу.
Почти перед утром с фермы пришли женщины. Мужчины тогда встали и начали надевать свои тулупы. Сергей и я проводили их немного от хижины. Обнявшись с женщинами, они возвращались на ферму. А мы с Сергеем, тоже обнявшись, направились обратно к хижине пастуха. Мы шли молча, только утренний снег свежо хрустел под ногами. Идя рядом с Сергеем, я чувствовала себя хорошо и беспечно. Впервые он крепко и горячо сжал мою руку, затем обнял и поцеловал меня в губы. И мне вдруг захотелось, чтобы эта ночь, с хрустящим белым снегом под ногами, это ясное, звездами усеянное небо, и эта дорога никогда не кончились… Это чувство… мне будто уже было знакомо… Где это было?
Уже была середина марта. Снег начал все сильнее таять. И я все чаще и чаще начала думать о своих. Где мама, сестры, брат? Несмотря на мою привязанность к Сергею, на нашу тайну, которая связывала нас в этой глуши, среди этого покинутого простора, мне хотелось быть опять со своими, хотелось поскорее узнать, где они и как устроились.
Молоденькая травка уже начала пробиваться из-под снега, и овцы уже легче находили корм. Они бегали по буграм и весело блеяли, и казалось, степь наполнялась новой жизнью. Сергей и я садились где-нибудь под скалой, он подстилал свой кожух, и мы грелись на солнце. Теперь мы уже не ссорились. Между нами не было разногласий. Поневоле я убедилась в правоте наших, под которыми я теперь понимала не советскую власть, а наш народ, тянущий нынче немецкую лямку. Мы часто говорили о войне и о неизвестном будущем. Сергей был уверен в том, что немцам здесь не место, и что рано или поздно, они должны уйти отсюда. Сергей рассказывал мне о своей студенческой жизни и о своей бабушке. Он, так же как и я, воспитывался у бабушки, только с той разницей, что он вовсе не знал родителей. Они погибли во время гражданской войны, а он выжил только потому, что был как раз в это время у бабушки. Он происходил из старинного рода, именем которого и до сих пор называется одна из деревень на юге Украины. А его дед был профессором в Харьковском университете, поэтому Сергей мог беззаботно учиться в одном из лучших университетов страны, с большой медицинской традицией. По странному совпадению судьбы оказалось, что Сергей знал моего двоюродного брата, тоже по имени Сергей, который впоследствии стал известным хирургом.
— Где твои бабушка и дедушка теперь? — как-то полюбопытствовала я.
— Они уехали на Урал. А меня призвали в армию. Но мне не повезло. Я попал в плен.
— А ты веришь в Бога, Сергей?
Он не ответил. А я добавила:
— А я не знаю, что думать об этом. Есть Бог или нет; учили, что нет.
— Как часто приходится видеть человеческую беспомощность, особенно врачу, — ответил Сергей. — Особенно, когда видишь больных. Один выздоравливает, а другой, казалось бы, более здоровый, умирает. Да, человек — сложная вещь. Есть что-то высшее над нами.
— И этому учат на медицинском факультете, — сказала я, улыбаясь.
— Нет, этому нас учит жизнь.
Помолчав, я опять спросила:
— А любовь? Что такое любовь? — Физиологический акт?
— Отчасти да, — засмеялся Сергей.
Наши глаза встретились. И мне вдруг начало чудиться, что синь его глаз льется в мои глаза, пронизывает меня насквозь. Когда Сергей прижал свои дрожащие губы к моим, мне казалось, что солнечное тепло волнами захлестывает меня и я растворяюсь в нем.
Обнявшись, мы катились из-под скалы вниз с холма. Наконец я вырвалась из объятий Сергея и побежала. Он — за мной. Я бежала быстро и легко. Ветер развевал мои лохмотья, но мне казалось, что меня несут крылья в какую-то прозрачную даль. Я цеплялась руками за большие камни, пряталась от Сергея, а он все настигал меня. Наконец он поймал меня за полу, привлек к себе и опять прижал к своему телу. И опять мы пустились бежать, держась за руки. Беззаботность мгновения увлекала нас. Вдруг на повороте к обрыву мы остановились: перед нами стояла группа немецких солдат, приблизительно человек пятнадцать, а дальше к обрыву — маленькая группа гражданских, мужчин и женщин. В их руках были лопаты. Они молча и угрюмо смотрели на нас. Это был тот же обрыв, где лежали убитые евреи. Один из солдат направил на нас ружье и крикнул по-немецки:
— Вон, русские!
Сергей до боли сжал мою руку, и мы ушли от оврага. Когда ничего больше не было видно за скалами, Сергей сказал:
— Теперь ты понимаешь, почему нужно бороться против них?!
Немного позже мы услышали выстрелы, затем крики людей.
— Что это? — я в ужасе остановилась. Но Сергей молча потянул меня за собой. — Неужели это опять евреев?
— Идем! — сказал Сергей. — Придет время, когда они не будут больше стрелять. Да, придет!
