и вместо того, чтобы нажимать на английский, норовила говорить с Яробином по-русски. В результате он отполировал свой русский, а я едва сдвинулась с мертвой точки. Но и в накладе не осталась, а была допущена в сложнейший лабиринт его психологии и абсолютно чуждого нам образа мыслей. Яробин возил меня в Гарлем для знакомства с «их» (он говорил с «нашей») жизнью. Я бывала в его церкви, и в ночном клубе, и в супермаркетах, и в парикмахерской, дожидаясь, пока его постригут (он всегда стригся у одного и того же мастера). Одна бы я никогда не осмелилась туда сунуться. Когда, например, мы входили в парикмахерскую, где от запаха марихуаны кружилась голова, присутствующие замолкали и смотрели на меня выпученными глазами, будто увидели двухголовую игуану. Но рядом с Яробином я чувствовала себя в полной безопасности.
Помню, меня поражало, что он покупал себе одежду и туфли в самых дорогих магазинах. Когда он гордо сообщил, что пара туфель стоит 120 долларов (по сегодняшним ценам что-то около семисот долларов), я не выдержала:
— Это твои комплексы бушуют.
— Очень может быть, — смеялся он.
Мы часто гуляли в Центральном парке, и Яробин делился со мной взглядами на жизнь. Например, он считал, что самую большую зарплату должны получать люди «грязных» профессий: мусорщики, ассенизаторы, «травильщики» крыс и тараканов, а актеры Бродвея или Голливуда, директора индустриальных компаний и банков должны работать бесплатно или за копейки, только чтобы не помереть с голоду, потому что они делают то, что им нравится, иначе говоря, любят свою работу. Впоследствии Яробин Гилберт сделал головокружительную карьеру, став вице-президентом по спортивному вещанию телекомпании Эн-би-си. Он стал зарабатывать кучу денег, но никогда не высказывал недовольства по этому поводу. После этого Яробин забрался в какие-то уж совсем недосягаемые выси, став одним из членов совета директоров «Пепсико». Уверена, что на этом посту его взгляды на вопросы оплаты труда «качнулись вправо, качнувшись влево».
Когда Яробин поехал в Москву на летнюю работу юрисконсультом Всемирного банка, я вручила ему чемодан со шмотками для передачи Довлатову.
Сергей и не подозревал, как ему повезло. Два других чемодана, которые я послала в Россию с Яробином в его следующую поездку в Россию, никогда до адресатов не дошли. Уверена, что Яробин их не присвоил. Просто таскать их ему не хотелось, а отказать мне было неловко. Он оставил их в где-то в Нью-Йорке или сдал в магазин Армии спасения. А потом выкручивался передо мной, как уж.
* * *
17 января 1977 года, Ленинград
Прожигателям жизни салют!
Рад был твоему письму от 20-го. Молодец, указываешь числа. Посылаю тебе фотографию. Эта лучше, значительней по духу.
«Стоун и Вебстер» тобой пренебрег. Пренебрег тем, что я боготворю. В чем мучительно нуждаюсь. То есть лично меня оскорбил и унизил. Надеюсь, он больной, претенциозный старикашка. Тьфу! Находясь в алкогольном тумане, я все же принял у Яробина твою посылку и вел себя, кажется, вполне прилично. Справься у него.
Пиджаки, действительно, у Лены не сошлись. Мне была вручена серо-голубая одежда, пиджак и штаны. После некоторой реконструкции сильно меня украсившие. И еще одни штаны для лета, дивные. Наличествовал и пиджак, вероятно, для Жени Рейна. Не рябой и не клетчатый, а темно-серый. Лена напугана тем, что в твоей сопроводительной записке упомянуты два пиджака. Причем эстетически более ценные для Жени. Рейн и чужой-то пиджак может отнять. А уж за свой, исчезнувший, выколет ей глаз. Лена боится, что отправление пиджака заострит мысли Рейна в этом направлении. А тогда выяснится и отсутствие другого пиджака, и эстетическое несовершенство имеющегося.
Спорный пиджак, извини меня, в ломбарде, то есть — в безопасности. Лена ждет инструкций. Я же с Рейном окончательно поругался. Раньше он был травоядным зверем, но стал плотоядным…
О русской культуре. Нет ли возможности для тебя что-нибудь преподавать? Или написать что-то? Или давать уроки? Как с этим делом?
Деревяшки пришлю. Двадцатого этим займусь. Очень рад такой возможности. Ты беспокоишься о моем ограниченном бюджете. Я не богат, но аскетичен. На сувениры хватает.
Об Иосифе слышал [8]. Все это очень грустно. Я много пишу и надеюсь. Стараюсь быть мужественным. Мама тебя вспоминает и требует обнять. С наслаждением. Целую тебя и люблю. Посвятил тебе многоязычную поэму:
Весь этот год
Протект ю Год,
Затем пускай
Презерв ю скай!
Преданный тебе Довлатов
Глава тринадцатая
Довлатов эмигрирует
Еще в Ленинграде, зная подробности его таллинской драмы — рассыпанной книги — я была уверена, что рано или поздно Довлатову придется уезжать. Когда же на Западе появились его первые публикации, стало ясно, что это случится скорее рано, чем поздно. В феврале 1976 года его рассказ был опубликован в «Континенте».
Затем в одном из своих писем из Женевы в Бостон Елена Владимировна сообщает: «О Вашем приятеле Сергее Довлатове. Я увидела в „Русской мысли“ рекламу журнала „Время и мы“. В № 14 объявлено: Сергей Довлатов. Два рассказа — лагерная жизнь с точки зрения вохровца (самиздат). Этот журнал, конечно, можно достать в Нью-Йорке…» [9].
Из Сережиных писем я узнала, что Лена с Катей уехали в начале 1978 года, а о том, что 18 июля 1978 года Довлатов был арестован и получил десять суток за хулиганство, мы услышали по «Голосу Америки». Мы очень боялись, что «в процессе отсидки за хулиганство» ему подкинут вдобавок какую-нибудь антисоветчину и закатают далеко и надолго. Многие сразу же бросились на его защиту. И не только литературные знаменитости. Наш общий друг, ныне покойный Яша Виньковецкий, связался с Андреем Амальриком, и они подняли на ноги и «Голос Америки», и Би-Би-Си, и «Свободу». Мы с Витей названивали в Ленинград, поддерживая и обнадеживая Нору Сергеевну. У меня был доступ к таким известным журналистам, как Роберт Кайзер из «Вашингтон пост» и Патриция Блэйк из журнала «Тайм», коих я и задействовала. Думаю, что и наши усилия не пропали даром. Довлатова выпустили без добавочного срока, и 24 августа они с Норой Сергеевной вылетели в Вену. Уже через несколько дней в разных газетах появились его статьи с выражением признательности принявшим участие в его судьбе.
Меня несколько удивило, что Сергей благодарил спасителей выборочно, то есть «сердечно обнимал» влиятельных защитников, кто и в будущем
