— Ну как тебе? — гордо спрашивает Папа.
— Это чудо, Папа! Но я не понимаю, как его можно было, как говорит Бабушка, сотворить.
— Да! Это отдельная, замечательно интересная история — я потом тебе всё расскажу, подробно расскажу! — радуется Папа. — А сейчас пойдём, найдём сторожа — вдруг он нам его откроет, тогда поднимемся на смотровую площадку, и ты увидишь город сверху — это незабываемое зрелище!
Когда мы подходим к собору ближе, я вижу странные вмятины, царапины, сколы на фасаде, как будто его кусали очень маленькие хищники.
— Пап, что это? — И я показываю на одну вмятину.
— Немцы из пушек и пулемётов обстреливали непрерывно — это от пулемёта, — говорит Папа задумчиво.
И вдруг я понимаю, что в голове у меня всё время крутится одна мысль.
— Но ведь он очень высокий! — говорю.
— Сто метров с небольшим, — отвечает Папа.
— А в городе есть кто-нибудь выше него? — выспрашиваю.
— Самое высокое здание, — вспоминает Папа.
— Но в него ведь ни одна бомба не попала — это удивительно! — говорю.
— Сие есть тайна великая для меня. — Папа задумчиво качает головой. Потом он вдруг как-то встрепенулся и говорит мне бодро и весело: — Знаешь, Мартышка, пойдём-ка мы с тобой и поищем сторожа — собор явно закрыт!
Сторож — пожилой, худой, строгий — горбится, смотрит на нас ещё издали и, когда мы подходим, сообщает:
— Собор закрыт.
— Здравствуйте! — говорю я сторожу и улыбаюсь ему немножко нежно, как нечужому человеку, потому что иногда мне хочется обнять всех блокадников.
— Здравствуй! — Он улыбается и качает головой.
— Добрый день! — говорит Папа, и я чувствую, как он волнуется и как трудно ему будет говорить то, что он собирается сказать. — Мы ленинградцы — я родился и вырос на улице Писарева. Сейчас мы живём в Москве. Это моя средняя дочь, я привёз её, чтобы показать наш город!
Папка, бедный, он очень волнуется, не улыбается и очень серьёзно смотрит своими огромными глазами на сторожа.
Сторож вдруг выпрямляется и говорит гордо:
— Лучше, чем от нас, нигде город не увидишь! Пошли!
Мы идём, он отпирает дверь, и мы входим в собор.
Там темно и холодно. Папа крепче держит меня за руку, мы куда-то подходим и останавливаемся.
— Вот по этой лестнице прямо к колоннам и выйдете, — объясняет сторож.
Я уже в темноте пригляделась, всё вижу, но лестницы-то никакой нет! Оглядываюсь — где она? Папа со сторожем тихо смеются.
— Мартышка, вот она, лестница! — показывает мне Папа на что-то непонятное и объясняет: — Это лестница винтовая. Представь себе, что ты идёшь внутри очень большой и длинной пружины.
Тогда я сразу её вижу — вот это да, никогда не видела винтовых лестниц и никогда по ним не ходила! Сторож мне говорит:
— Идти вам очень высоко, а ступеньки тут не такие, как на обычной лестнице, здесь высокие ступеньки. Так что спешить не надо, а то очень устанешь и можешь до верха не дойти.
— Спасибо! — говорю. — Я постараюсь!
И мы начинаем подниматься. Действительно, ступеньки очень высокие, и я не сразу к ним приспосабливаюсь. Но потом немножко думаю и приспосабливаюсь — сразу удобнее идти, но я не очень понимаю, что имел в виду сторож, когда сказал, что я могу не дойти до верха.
— Мартышка, — просит Папа, — я немножко устал, давай отдохнём!
— Давай-давай! — говорю, а сама волнуюсь, вдруг Папке тяжело, — Мамочка говорила, что у него «было что-то с сердцем».
Отдохнули, пошли дальше. Папка идёт первый, медленно идёт, наверное, быстрее не может. Не так уж долго идём, вдруг он опять останавливается.
— Давай ещё отдохнём, — говорит просительно.
— Конечно, отдохнём, — говорю.
Смотрю на него — он очень хорошо выглядит, совсем не запыхался, разглядывает всё вокруг, иногда на меня посматривает. И мне кажется, что совсем он не устал. Значит, он думает, что я устала? Папка, я сейчас тебя обхитрю!
— Пап, ты знаешь, что такое «набивалочки»? — спрашиваю весело.
— Нет! — удивляется Папа. — Даже никогда не слышал.
— Это такая игра на двоих. Прыгаем через верёвку. Правила такие: кидаем монетку, орёл прыгает. Прыгает, пока не споткнётся. Предположим, я споткнулась на двухсотом прыжке. Теперь Лена, которая со мной играет, должна отбить эти двести и, не переставая, прыгать дальше, пока не споткнётся. Предположим, она после двухсот прыгнула без остановки ещё триста — теперь я должна отбить эти триста и без остановки набивать ей как можно больше!
— Твой лучший результат? — спрашивает Папа.
— Семьсот! Двести с чем-то отбила, четыреста, почти пятьсот, набила! — говорю гордо, потому что это очень хороший результат. И получился у меня только раз!
— Да-а, Мартышка! Это совсем неплохо! — смеётся Папа.
Дальше мы идём без остановок до самого верха, так что мысль моя была правильная.
И мы выходим на воздух! Мы наверху! Мы над городом!
— Ты не боишься высоты? — спрашивает Папа.
— Я ничего не боюсь, Папка, милый! — кричу. — Я птицей сюда прилетела и сейчас полечу над городом!
— Нет, — серьёзно говорит Папа, — летать не будем. Я тебе сейчас всё покажу и расскажу.
И первое, что он мне показывает, — это крышу нашего дома на Писарева. Объясняет, что рядом. И начинает «экскурсию» по крышам. Но я довольно скоро перестаю понимать, какой дом, какой театр, какая канавка… Мне кажется, что я теряю чувство реальности, и мне кажется, что мы на огромном пароходе медленно плывём, если немножко поворачиваться, медленно плывём по какой-то удивительной реке. Потом я опять ощущаю себя на огромной высоте над городом, который совсем недавно стал мне улыбаться.
Я не лечу над ним, я над ним парю — это мой город! Я испытываю какой-то невероятный восторг. И очень хочется взлететь!
Мы долго ещё ходим там наверху и разглядываем город, потом спускаемся вниз — спускаться по таким высоким ступенькам хуже, чем подниматься. Но я так счастлива, и у меня такое удивительное чувство, что я стала выше, сильнее, умнее и что во мне появилось какое-то могущество, которого никогда раньше не было. Вернее, моя обычная уверенность в том, что я всегда смогу сделать всё, что мне надо, теперь превратилась в могущество! Я чувствую себя такой счастливой!
Вдруг вспоминаю: мы с Папой летим! Это до войны, на даче, значит, мне три с половиной года. Папа приехал из Москвы и катает меня на велосипеде.
Но это чувство полёта я ощущаю и сейчас!
— Пап, помнишь, как до войны ты летом на даче катал меня на велосипеде?
— Конечно помню, — смеётся Папа. — Тебе понравилось!
