могут быть умерщвлены, как гласит акт, из легкомыслия и излишней строгости?» (165).
Как и глава об Африке, первая глава о Вест-Индии завершается возвышенным и хорошо продуманным абзацем. Здесь читатель наконец осознает, что истинная цель Эквиано могла быть куда радикальнее его прежних заявлений. В одном страстном пассаже он объединяет отмену работорговли, улучшение условий содержания рабов и искоренение рабства. По мере того, как речь автобиографа сменяется гласом проповедника, сквозь повествование начинают прорываться яростные нападки на зло рабства, достигая кульминации в одной из самых непосредственных атак на этот институт, какую можно отыскать в текстах Эквиано. Он призывает рабовладельцев стать людьми чувства, как Роберт Кинг, Томас Фармер и он сам, и начинает с выявления причин и последствий попрания всех чувств:
Такое уж губительное влияние оказывает работорговля на души людей, делая их невосприимчивыми к любым человеческим чувствам! Ибо я далек от мысли, что работорговцы рождаются худшими, нежели прочие люди – нет; это неизбежное следствие пагубной жажды стяжательства, превращающей молоко человеческой доброты в желчь [173]. И если бы стремления их были иными, они могли быть столь же великодушны, столь же добры и справедливы, сколь ныне бесчувственны, алчны и жестоки. Разумеется, такая торговля не может вести к добру, она разносится, как чума, и пятнает все, к чему прикасается! Торговля эта попирает первейший естественный закон человечества – равенства и самостояния, давая человеку такую власть над своими собратьями, какой Бог никогда не помышлял его наделять! Она настолько же возносит хозяина выше человеческого уровня, насколько ниже него опускает раба, и, находя опору в человеческой гордыне, устанавливает различие между людьми, неизмеримое по величине и нескончаемое во времени.
И насколько же недальновидна алчность плантаторов! Неужели рабы приносят больше пользы, когда низведены до положения скотов, а не пользуются своими человеческими привилегиями? Свобода, распространяющая благополучие и процветание по всей Британии, отвечает – нет! (168)
От причин Эквиано переходит к вероятным последствиям продолжения работорговли. Напоминая об опасности, которой подвергают себя рабовладельцы, отказываясь менять сложившийся уклад, он цитирует Вельзевула, «князя бесовского» [174] из «Потерянного рая» Джона Мильтона, видевшего своим поэтическим предназначением «пути Его раскрыть перед людьми». [175]Эквиано же раскрывает пути людей к Господу, выражая страдания рабов и порыв к восстанию словами одного из мильтоновских демонов. [176] Сатана и его верные обречены на поражение, поэтому устами Вельзевула он предостерегает от опасности, угрожающей рабовладельцам, если они не изменят свои пути, хотя Эквиано и не вполне одобряет насилие:
Порабощая людей, вы отбираете у них половину их достоинства, являя образец обмана, грабежа и жестокости и вынуждая жить в состоянии войны с вами, и потом же еще жалуетесь, что они не честны с вами и не преданны вам! Вы отупляете их плеткой, считаете нужным держать в состоянии невежества и притом утверждаете, будто они не способны к обучению; будто разум их – бесплодная почва или пустошь, на которой заглохнет любая культура; и будто прибыли они из мест, где природа (столь непривычно для вас щедрая в дарах своих) лишь людей оставила скудоумными и неотесанными, не способными радоваться благам, кои расточает пред ними! Утверждение одновременно богохульное и абсурдное [177]. Зачем вы прибегаете к этим орудиям пыток? Как вообще может одно разумное существо применять их к другому? И не одолевает ли вас стыд и горечь при виде того, как существа, подобные вам самим, низринуты до такого положения? Но сверх того, не сопряжено ли такое обращение со страшной опасностью? Не трепещете ли вы ежечасно в ожидании возмездия? Не стоит тогда удивляться, что [если
…единственный мир, что был]Предложен… нам, порабощенным —Надзор суровый, вечные ударыИ кары произвольные, то мы —Каким Ему за то платили б миром?Посильною лишь ненавистью нашей,Враждой, упорством непреклонным, местьюХотя бы тихой, вечно замышляя,Как сделать, чтобы Победитель нашПлодов победы получил поменьше,Как можно меньше наслаждался б тем,Что причинил Он нам, чем мы страдаем! [178] (169)
Причины и последствия обращения в прах человеческих чувств многочисленны и сложны, но путь к исправлению прост: «Если изменить способ управления и обращаться с рабами, как с людьми, малейшее основание для боязни устранится. Они станут верны вам, честны, сообразительны и усердны; и тогда вам будут сопутствовать мир, процветание и довольство» (170). Наставление Эквиано звучит куда сдержаннее, чем доносящийся до нас голос – бесстрастность речи лишь подчеркивает таящийся за ней праведный гнев.
Глава шестая
Свобода особого рода
Из наблюдений в пору своего рабства Эквиано знал, что в Вест-Индии свободный статус чернокожего вовсе не гарантировал реальной независимости, необходимо было освободиться еще и от самой Вест-Индии. Во всех основанных на рабстве обществах африканцы становились жертвами этого института вне зависимости от своего достатка или положения. На Сент-Кристофере (ныне Сент-Китс) Эквиано стал свидетелем «весьма любопытного случая ущемления самого естественного человеческого права: один белый хотел жениться на свободной черной женщине, владевшей на Монтсеррате землей и рабами, но священник сказал, что закон сей земли запрещает венчать белого и черную в церкви. Тогда тот человек предложил обвенчать их на воде, на что пастор дал согласие, и любящая пара отплыла на одной лодке, а священник со служкой – на другой, и там они и провели всю церемонию. Затем новобрачные поднялись на наш корабль, капитан принял их очень хорошо и доставил на Монтсеррат в целости и сохранности» (178).
В таких рабовладельческих обществах, как европейские колонии в Вест-Индии и британские – в Северной Америке, свободные чернокожие постоянно оставались уязвимы для притязаний на владение ими, а возможности для защиты своей свободы были весьма ограниченны. Вместе с Эквиано на судне служил «свободный мулат, смышленый и порядочный парень» по имени Джозеф Клипсон, «семья его жила на берегу – жена (свободная женщина) и ребенок, и были они очень счастливы». Капитан, старший помощник и все члены экипажа «знали, что он с самого детства был свободным», работал подмастерьем в лодочной мастерской и «никто никогда не заявлял на него право собственности». Но даже «свидетельство о том, что [он] рожден свободным на Сент-Кристофере», которое Клипсон всегда держал при себе, не защитило его от капитана с Бермуд, заявившего, будто он является беглым рабом. Капитан обещал исполнить просьбу Клипсона и доставить на берег «к секретарю или к судьям», но вместо этого «гнусные осквернители человеческих прав» его похитили, так что ему никогда больше не довелось увидеться с близкими. Впоследствии Эквиано немало встречал «на Ямайке и других островах свободных людей, виденных прежде в Америке и таким же подлым образом умыкнутых и удерживаемых в неволе. Даже в Филадельфии слыхал я о двух таких случаях,
