Вылеты на день больше не планировались. Бурмистров долго звонил по телефону, потом съездил в штаб дивизии и, вернувшись, сказал Бердяеву:
- Дали цель. Звеном пойду. Комиссара еще нет? Услыхав ответ, он нахмурил брови и приказал поторопить с подготовкой самолетов.
- Если хватит времени, два раза слетаю, - говорил он, посматривая на часы. - Должно хватить. Там одну сопочку раздолбать нужно. Самурайский штаб.
Полбин рассчитывал, что командир возьмет его с собой, и уже приготовился отдать распоряжения Пашкину, но Бурмистров опять оставил его своим заместителем.
- Пойдет со мной Кривонос. А ты Ушакова дай.
Три самолета взлетели и легли курсом на юго-восток. Сначала они должны были встретиться с истребительным прикрытием. Командование придавало большое значение удару по "сопочке", у подножья которой находился штаб крупного пехотного соединения японцев, и хотелось, чтобы этот удар был рассчитан наверняка.
Через полчаса в юрту к Полбину вбежал Бердяев. Оба они были капитанами, но Полбин замещал командира полка, и поэтому Бердяев, несмотря на очевидную срочность того, что он хотел доложить, не забыл принять положение "смирно". Вытянувшись, плотно сомкнув колени, он сказал:
- Товарищ капитан, вернулся один из членов экипажа батальонного комиссара Ююкина!
- Кто?
- Штурман. Старший лейтенант Гастелло, который летал с ним для воздушной рекогносцировки...
- Где он? - Полбин, задев Бердяева плечом, бросился к выходу из юрты, будто Гастелло мог стоять снаружи. Начальник штаба вышел вслед за ним и продолжал тем же ровным голосом:
- Он у себя в части. Имеет легкие ранения в результате...
- Что с комиссаром? - нетерпеливо перебил Полбин. Неподходящая к моменту обстоятельность и четкость Бердяева вызывала у него раздражение. Он взглянул в худое скуластое лицо начальника штаба, заметил, что у того над густой жесткой бровью оидит комар, и повторил: - Где комиссар? Стрелок жив?
Бердяев повел бровью, согнал комара взмахом ладони и, как бы почувствовав себя свободнее после этого совсем неуставного движения, стал передавать сообщенный ему по телефону рассказ Гастелло.
Самолет Ююкина был подбит на обратном пути, недалеко от линии фронта. Комиссар тянул, пока было можно, а потом приказал экипажу прыгать. Строго так приказал, не послушать было нельзя. А сам направил машину прямо на блиндажи японцев. Она уже вся горела, от носового фонаря до стабилизатора. В результате взрыва были погребены (Бердяев так и сказал - "погребены") десятки японских солдат. Комиссар погиб геройской смертью.
Полбин вернулся в юрту, поправил на столе книги Ююкина, сел и указал на стул Бердяеву.
- А стрелок как? - спросил он. - Харченко тоже прыгал?
- Да, - ответил Бердяев, приподнимаясь на стуле и снова усаживаясь. Старший лейтенант Гастелло предполагает, что он погиб в перестрелке с противником. Они упали в разных местах. Гастелло приземлился в высокой траве около болота, а Харченко в степи. Японцы шныряли на машине и, должно быть, нашли его. Была стрельба. Последний выстрел из пистолета одиночный: должно быть, Харченко себя... Гастелло зашибся при падении и помнит это смутно. Он только ночью выбрался и пополз к своим...
Бердяев замолчал и, словно от сильной усталости, прикрыл глаза рукой. Над тонкими пальцами топорщились его жесткие брови с острыми кончиками.
- Прилетит командир - надо будет собрать личный состав. Как вы думаете? спросил Полбин.
- Я согласен, - ответил Бердяев. В его скрипучем голосе не было прежней сухости и натянутости.
Они вышли. Сидорук, поджав под себя ноги в больших сапогах, сидел у входа в юрту на траве и размазывал слезы на щеках, покрытых светлым пушком. У самолетов всюду стояли летчики и техники. Несмотря на палящее солнце, многие не прятались в тени крыльев. Пашкин сидел на горячей стремянке и, глядя вниз, прислушивался к разговору, который вели Пресняк и двое стрелков-радистов. Никто из них не жестикулировал, и видеть это было непривычно.
Прошло еще полчаса. Высоко над горизонтом на юге показались самолеты.
- Тильки двое! - тревожно воскликнул Сидорук. - Товарищ капитан, а де ж третий?
Полбин сам искал третьего. Он ощупывал глазами небо сверху вниз, надеясь увидеть самолет, идущий бреющим, на большой скорости. Так нередко возвращались на аэродром раненные в бою машины.
Над степью дрожало марево, в глазах рябило, от напряжения выступали слезы.
Самолеты приближались. Первым зашел на посадку Кривонос, хвостовой номер его машины был ясно виден. Вторым разворачивался Ушаков.
Не было самолета Бурмистрова.
Как только скорость машины Кривоноса уменьшилась и он начал заруливать на стоянку, к нему со всех сторон побежали люди.
Кривонос вылез из кабины, соскользнул с крыла на землю, обвел лица окружавших его людей каменным взглядом и, не сказав ни слова, побрел к стабилизатору. Облокотившись о его жесткую обшивку, как о стол, он стащил с себя шлем и обхватил голову руками. Плечи его вздрагивали.
Бурмистров погиб. Цель была поражена с первого захода, от японского штаба остались только груды развороченной земли. Но зенитки били зло и ожесточенно. На развороте в носовую часть самолета Бурмистрова ударил снаряд. Машина взорвалась в воздухе.
Полбин, сняв пилотку, молча смотрел на Кривоноса и Ушакова, упорно отводивших в сторону сухие, красные глаза.
Ему вспомнились Васин, Петухов... За эти три дня он потерял двух своих лучших учеников. Он потерял и двух лучших своих учителей.
Глава VIII
Серым осенним утром в жилых домах авиагородка захлопали двери на всех этажах. Усиленные эхом голоса гулко отдавались в каменных стенах:
- Когда же прилетели-то? Почему я не слыхала?
- А мы планирующим. Без моторов от самой границы!..
Счастливый смех.
- А мой-то где? Мой? - в голосе нотка тревоги. И тотчас же веселый ответ:
- Живой, живой! Подарок в кабине забыл, миллион комаров в бутылке...
Виктор и Людмила спали, когда Полбин вошел в комнату. Он остановился у порога и, обняв встретившую его в передней жену одной рукой, не выпуская из другой чемоданчик, медленно, как бы ощупывая глазами каждый предмет, обвел взглядом стены, пол и потолок.
- Отвык от дверей, - сказал он усмехаясь. - Там все палатки да юрты. Никаких замков, щеколд...
Они вместе подошли к спящим детям, шопотом переговариваясь. Мария Николаевна показала на косяке двери карандашную отметку: вот таким Виктор был на другой день после отъезда отца, а теперь он вот такой... Расстояние между черточками было довольно значительное.
- Это настолько вырос? - удивился Полбин. - Не может быть, Манечка, ты, видно, не точно измерила... Волосы не учла...
