Но именно эта-то ситуация и представляется Екатерине невыносимой. Она готова на самые отчаянные приключения и эскапады, но ее страшит необходимость находиться в абсолютной зависимости от болтливого великого князя и благоволения его ненавистной подруги. Кроме того, она по натуре не цинична, как Петр, а романтична. То, что доставляет удовольствие и радость Петру, – низведение любви к забавной любовной интрижке – оскорбляет ее чувство. Она не в состоянии снести, что Петр видит в Понятовском только Воронцову в образе мужчины. Она считает Понятовского своей единственной большой любовью, не знает другой. Такой же любовью любила бы она Петра, если бы тот был достоин этого чувства, или Салтыкова, если бы тот оставался ей верен.
Но прежде всего она не переносит новой дружбы с Петром, этой низменной дружбы на почве обоюдного прелюбодеяния. С присущим ей прозорливым инстинктом она постигает, что это примирение с мужем представляет большую опасность для ее будущности, чем все происки ее врагов. Великая цель, которую она поставила пред собой, не терпит общности между нею и Петром. Хотя Петр изъявляет готовность написать польскому королю и просить оставить Понятовского в Петербурге, Екатерина предпочитает расстаться со своим возлюбленным, убежденная в том, что их чувство переживет хворую императрицу, а после смерти Елизаветы она, Екатерина, будет иметь достаточно власти, чтобы призвать Понятовского в Россию, когда ей это только заблагорассудится.
Ее переписка с Понятовским исполнена нежности, как переписка между невестой и женихом, и вместе с тем уверенной надежды на скорое окончательное соединение.
Глава VIII. Судьба свершается
Приблизительно в это же время – лето 1759 года – воспитание маленького Павла возлагается на новое лицо, графа Никиту Панина.
Когда Елизавете наскучил в свое время ее фаворит Разумовский и она стала присматривать нового любимца, ее взоры упали было на Панина, которому было в ту пору двадцать девять лет. Придворная сплетня гласила, будто Панин даже проник уж было в ванную комнату своей повелительницы, но там как назло задремал и пропустил тот момент, когда Елизавета ожидала его появления. Правда ли это или нет, но факт тот, что Панин упустил случай занять наивысший пост в государстве, и Шуваловы торжествовали. Так как они, однако, опасались, что этому молодому человеку с блестящей внешностью может представиться другой шанс, который он уже надлежащим образом использует, они позаботились о его почетном удалении от двора: он назначается сначала посланником в Копенгаген, а потом в Стокгольм. В обеих этих столицах он поддержал честь России, потому что был настоящим национально настроенным русским человеком с высоким образованием и исполненными благородно-непринужденными манерами. Это был ученик Бестужева.
Теперь Панину сорок два года, он немножко растолстел и стал менее пламенным кавалером, чем когда-то. Шуваловы больше не боятся его и допускают, чтобы он занял пост воспитателя маленького Павла, приводящий его в близкое соприкосновение с Елизаветой. С ее стороны тоже уже нечего опасаться: Елизавета – потухший вулкан.
Панин относится крайне отрицательно к Петру и лелеет план возвести после смерти Елизаветы на трон своего воспитанника Павла. Есть только один человек, с которым он говорит об этом своем плане: это Екатерина. Он ценит ее, потому что ее ценит его друг и учитель Бестужев, и ценит ее тем более, что Бестужев пострадал из-за нее и остался ей верен. Панин отлично разбирается в людях, он знает, что с Екатериной можно безопасно говорить о самых рискованных делах: она сама скрытность. Знает он также, что его план ей не совсем по душе, но все же нравится ей больше, чем воцарение Петра.
– Мне милее быть матерью, чем женой повелителя.
Это правда, но не вся правда: она сама хочет быть повелительницей. Панин не льстец и не лицемер. Екатерине нет надобности заглядывать ему в душу, чтобы понять, что она может рассчитывать на него только до момента свержения Петра. Он сам ей в этом сознается.
Но уже и это имеет для нее большое значение, большее, чем неуклюжие попытки фаворита Ивана Шувалова сблизиться с ней.
Через год после того, как на Панина возложена роль воспитателя Павла, – летом 1760 года – в Петербург приезжает младшая сестра Елизаветы Воронцовой, "маленькая Екатерина", как ее будут именовать впоследствии в противовес Екатерине Великой. Ей теперь всего восемнадцать лет, но она уже три года замужем за князем Дашковым и мать двоих детей. Она получила в сущности такое же воспитание, как и ее толстая простоватая сестра Елизавета, но уже подростком очень увлекалась чтением и преимущественно чтением серьезных книг – по истории и философии.
Когда она в доме своего дяди Воронцова впервые встретилась с Екатериной – ей было тогда пятнадцать лет, – великая княгиня была изумлена знакомством с такой необычайно образованной русской молодой девушкой и отнеслась чрезвычайно любезно к этому столь развитому подростку, разделявшему ее любовь к Вольтеру и Монтескье. Когда Екатерина любезна, ей невозможно противостоять, и она произвела на молодую девушку неизгладимое впечатление. Ни последующий брак, ни двое детей не могут его ослабить. Дашкова грезит о Екатерине, как влюбленная институтка, но как институтка, обладающая хорошим образованием. Она видит в Екатерине идеал философии французских просветителей.
Как только Дашкова приезжает со своим мужем в Петербург, ее сестра и великий князь стараются завлечь ее в свой кружок. Но молодой женщине кружок этот приходится абсолютно не по вкусу. Екатерина же, посещающая каждое воскресенье своих детей в Петергофе, заезжает всегда на обратном пути к Дашковым и забирает молодую княгиню с собой в Ораниенбаум. Обе женщины, одной из которых несколько больше тридцати, а другой несколько меньше двадцати лет, беседуют часами в тихом парке ораниенбаумского дворца и в уединенных покоях Екатерины. Беседы эти ведутся преимущественно на отвлеченные темы: о практическом применении философии, о правах человека, о гуманности, о демократии.
Дашкова утверждает в своих записках с гордостью и, вероятно, совершенно справедливо, что во всей России вряд ли бы нашлась еще третья женщина, способная принять участие в этих разговорах. Дашкова возвращается после них домой с горящими от возбуждения щеками, она сопоставляет в мыслях Россию великого князя Петра – порабощенное солдатское государство, в котором к русскому кнуту присоединяется еще прусский палач, и Россию великой княгини Екатерины – идеальное государство Монтескье, конституционную монархию, в которой воля свободного сознательного народа работает в гармонии с волей мудрой доброй императрицы по пользу общего блага.
