Это было его последнее появление на крупном публичном мероприятии. Эмилио Бакарди Моро скончался 28 августа 1922 года в возрасте 78 лет. У него были нелады с сердцем, и последний месяц он провел в постели на вилле «Эльвира», однако продолжал читать и принимать гостей. В последний вечер своей жизни он обсуждал со знакомым волнения в Ирландии и говорил, что считает, что корень всех зол — религиозный фанатизм и нетерпимость. Прошло всего два часа, и сердце у него остановилось.
Мэр Сантьяго объявил в городе двухдневный траур — все публичные мероприятия были отменены, пока Сантьяго оплакивал своего любимого сына. Погребальная процессия, начавшаяся у виллы «Эльвира», собрала небывалое для подобных событий количество народа. Процессию возглавляли городские служащие — и один наблюдатель отметил, что «синие мундиры полицейских смешались с серыми мундирами пожарных, зелеными — солдат, белыми — городского оркестра, а дальше следовали элегантные костюмы городской администрации». Изысканный конный катафалк с телом дона Эмилио неспешно катился по городским улицам, и к шествию примыкали простые горожане, так что когда кортеж достиг главной площади, процессия растянулась на десять кварталов.
Гроб установили перед зданием городского совета, оркестр сыграл кубинский национальный гимн, и огромный влаг, развевавшийся на флагштоке зданием, медленно опустили — и он накрыл гроб с телом дона Эмилио.
За исключением дона Факунда, патриарха и основателя компании, в истории Бакарди нет фигуры масштабнее Эмилио. Хотя имя Эмилио Бакарди Моро редко упоминается в кубинских исторических трудах, он был редким примером просвещенного и ответственного служения народу на Кубе в те времена, когда таких людей отчаянно не хватало. Один из горевавших по нему друзей говорил, что он был «настоящим criollo», то есть настоящим кубинским уроженцем, «коренившимся в самых глубоких слоях кубинской почвы». Друг Эмилио Франсиско Перес Карбо, вместе с ним сидевший в испанской тюрьме, вместе с ним служивший в правительстве Сантьяго и остававшийся рядом с ним всю жизнь, в некрологе писал, что Эмилио «прежде всего был великим мятежником. Политическая тирания, социальное неравенство, человеческая гордыня, убожество, невежество, пороки — все это он проклинал». Однако Эмилио Бакарди не стыдился того, что он капиталист, и был уверен, что именно деловые люди должны занимать руководящие места в обществе. Он отстаивал политические программы, которые способствовали экономическому развитию, и добровольно вызвался работать в Торговой палате Сантьяго. Фернандо Ортис, один из величайших кубинских интеллектуалов двадцатого века, писал, что Эмилио Бакарди был «предпринимателем без алчности, идеалистом без утопизма, щедрым без похвальбы и кубинцем — кубинцем всегда и во всем».
Глава девятая
Новое поколение
Утром 27 января 1920 года американцы проснулись в стране трезвенников.
Торговцы спиртными напитками закрыли магазины, владельцы баров повесили на дверях таблички с советами расходиться по домам. Поэт и писатель Ринг Ларднер высказался от имени миллионов пьющих соотечественников:
Прощай, дружок-стакан, прощай, веселье.
Сухой закон — он хуже, чем похмелье.
Очевидно, изрядной доле населения сухой закон даже нравился: Восемнадцатую поправку одобрило большинство обеих палат Конгресса, а затем ратифицировали законодательные органы сорока шести из сорока восьми штатов. Но многие американцы вовсе не собирались становиться трезвенниками. Уследить за исполнением закона правительство оказалось не в состоянии, и везде, где сохранился спрос на алкоголь, процветало бутлегерство. На каждый официально закрытый бар или салун открывалось пять подпольных заведений, где у входа стоял часовой и охотно пропускал всякого, кто знал пароль.
Те же, кто был готов к настоящим приключениям, всегда могли отправиться на Кубу. Сначала поездами, а затем морем измученные жаждой американцы добирались до гостеприимного карибского острова, где можно было пить, кутить и играть безо всяких ограничений. С 1916 по 1928 год число туристов, ежегодно посещавших Кубу, успело удвоиться — с сорока четырех тысяч до девяноста тысяч. Владельцы баров, лишившиеся работы в Соединенных Штатах, переехали в Гавану и обнаружили обширнейшее поле деятельности, поскольку стиль обслуживания в столичных кафе и клубах нужно было откорректировать в соответствии со вкусами американских гостей. Некоторые американские владельцы баров даже перевозили на Кубу свои столы, стулья, вывески и зеркала и попросту открывали здесь свои прежние заведения под старыми названиями, предлагая посетителям знакомые напитки и закуски. Добраться до острова из Соединенных Штатов было очень просто, а климат на Кубе отменный, особенно зимой.
Посетителей питейных заведений на Кубе не тревожили ни настырные ханжи-соседи, ни морализаторы-чиновники. Если американец на Кубе напивался до бесчувствия, обычные полицейские старались не смотреть в его сторону. Если же требовалось вмешательство, то особое полицейское подразделение по работе с туристами препровождало распоясавшегося гостя обратно в отель, а иногда — в полицейский участок, чтобы подержать там, пока он протрезвеет, но и только: американских туристов практически никогда никак не наказывали. Заведения были самые разные, в них предавались любым порокам — от ипподромов и публичных домов до опиумных притонов.
Однако Куба была обязана своей популярностью не только атмосферой вседозволенности.
Весь этот тропический остров дышал соблазном и беспечностью, и женщины находили Кубу неотразимой так же, как и мужчины — роскошное тепло, благоуханные ночи, морской ветерок, солнце, экзотические коктейли, нежная музыка, льющаяся со всех сторон, прелестные чувственные танцы, прекрасные тела и элегантные наряды.
Самым знаменитым питейным заведением в Гаване был бар «Sloppy Joe’s» — «У неряхи Джо», громадный зал которого был набит битком с полудня до полуночи и никогда не закрывался. Здесь обслуживали американцев, бежавших от сухого закона, и его рекламный слоган гласил: «Здесь мы размочим кого угодно!». Кроме того, были еще «Севилья» (владельцем которой был бывший бармен из нью-йоркского «Билтмора»), «Инглатерра Бар» и «Патио» (куда часто заходили после вечера в опере) и «Плаза». Чтобы удовлетворить американские вкусы, все бары предлагали посетителям виски, однако на Кубе было положено пить ром — а пить ром на Кубе означало пить «Бакарди». Известный писатель, автор путевых заметок Бэзил Вун рассказывал, что чаще всего в Гаване 1920 годов требовали коктейли «дайкири», «президенте» и «Мэри Пикфорд». Во все три рецепта входил ром «Бакарди». «Президенте» — пополам рома «Бакарди» и французского вермута плюс капелька гренадина или кюрасао — считался, по свидетельству Вуна, «аристократом вреди коктейлей, который предпочитали кубинцы из высшего общества».
