«Мэри Пикфорд» смешивали из двух третей ананасового сока и одной трети «Бакарди» с каплей гренадина. Лучше всех его делал Константино, бармен из заведения «Ла-Флордита», где Вун наблюдал, как он смешивает шесть коктейлей одновременно: Чтобы перемешать коктейль, он выплескивал его из одного шейкера и ловил другим, так что жидкость описывала в воздухе дугу. Проделав этот фокус несколько раз, Константино вытряхивает в стаканы лед, ставит их в ряд на стойку и одним движением наполняет все. Каждый стакан наполнен до краев — и ни капли не осталось!
Руководство «Бакарди» быстро поняло, какие коммерческие перспективы сулит сухой закон, и отдел рекламы соответственно продумывал свои кампании. На одном рекламном плакате изображена карта Карибского бассейна, причем Флорида раскрашена огненно-красной краской, а Куба — сочно-зеленой. Большая летучая мышь с этикетки «Бакарди» тащит фигуру дяди Сэма с пустым стаканом в руке через пролив на Кубу, где сидящий на пальме молодой человек протягивает страдальцу бокал «Бакарди». Подпись гласит: «Побег из пустыни». На другом плакате, в стиле ар-деко, кокетливо одетая женщина в маленькой фетровой шляпке и боа из перьев на плечах сидит в вальяжной позе на барном табурете с коктейльным стаканом в руке. Слоган — «Куба — великая страна. И вот почему. «Бакарди»».
Туристический бум дал мощный толчок развитию фирмы — бары и клубы, обслуживавшие американских гостей на Кубе, скупали десятки тысяч ящиков рома.
Международная репутация рома «Бакарди» все крепла, и это способствовало экспортным продажам, которые к 1924 году превысили полмиллиона литров рома в год и продолжали расти, несмотря на действие Сухого закона. Некоторые исследования даже пришли к выводу, что во времена Сухого закона потребление спиртного даже слегка росло – возможно, это был эффект «запретного плода». Однако американские винокурные заводы были вынуждены закрыться, так что рынок Соединенных Штатов оказался во власти иностранных поставщиков и самогонщиков. В результате стремительно возрос импорт алкоголя (нелегальный) через канадскую границу или через моря с Багамских островов.
Американские потребители, которые раньше покупали исключительно американский бурбон или виски, довольствовались теперь самогоном или покупали импортные алкогольные напитки, которые попадали в страну контрабандой — шотландский и канадский виски и, вероятно, кубинский ром. Получилось, что Сухой закон вывел индустрию шотландского виски из глубокой депрессии — и так же благотворно он сказался и на фирме «Бакарди».
В 1924 году компания начала строительство в Гаване роскошного нового здания головной конторы в стиле ар-деко — орнаменты для него разрабатывал прославленный художник Максфилд Пэрриш. Богато украшенное черное с золотом здание с фасадом, декорированным бронзовыми летучими мышами и керамическими панелями с изображениями нимф, стало вскоре городской достопримечательностью. На вершине центральной башни красуется большая статуя летучей мыши, символа «Бакарди», с распростертыми крыльями — она эффектно вырисовывается на фоне гаванского неба.
Штаб-квартира «Бакарди» стала местом паломничества американских туристов, которых угощали бесплатными напитками в пышно отделанном баре в бельэтаже. Собственно конторе требовалось совсем немного площади, поэтому остальные помещения компания сдавала внаем, и помпезная архитектура служила в основном для рекламы марки «Бакарди» и демонстрации роли компании в национальном капитале. Куба вступила в новую фазу своей истории, и компания «Бакарди» менялась вместе с ней — у нее сменилось и руководство, и понимание миссии компании. К 1925 году считалось, что «Бакарди» — крупнейшее промышленное предприятие на острове.
* * *
После смерти Эмилио совет директоров компании выбрал своим новым президентом Энрике Шуга — а не Факундо Бакарди Моро, второго сына основателя компании. Это было судьбоносное решение, предполагавшее, что совет директоров ставил деловую хватку выше крови Бакарди. Амалия Бакарди Кейп, дочь Эмилио и Эльвиры, писала в мемуарах, что избрание Шуга — «решение, справедливее которого быть не могло». Она подчеркнула, что дон Энрике «был коммерческим мозгом фирмы, дон Эмилио облагородил ее своей личной репутацией, а дон Факундо [сын] — своим легендарным мастерством в дистилляции рома». Разумеется, Амалия писала с точки зрения дочери Эмилио. Как относились к выдвижению Шуга дети Факундо — другой вопрос. Спорить с решением было не в характере Факундо, однако надо учесть, вскоре после избрания Шуга президентом Факундо покинул Сантьяго и с тех пор и до своей кончины в 1926 году проводил большую часть времени на своей даче в Алленхерсте в штате Нью-Джерси.
Одним из самых значительных аспектов избрания Шуга президентом «Бакарди» стало то, как именно было принято это решение. Миновало время, когда власть в компании принадлежала тому, кто обладал всего лишь силой характера. После смерти Эмилио корпоративные решения принимались голосованием пайщиков. Принадлежавшие Эмилио 30 процентов перешли к Эльвире и его детям и в совокупности с долей Шуга составляли подавляющее большинство. В вопросах голосования блок Эмилио представлял в совете директоров сын Эмилио Факундо Бакарди Лай[7] и зять Эмилио Педро Лай Ломбард. Возникла новая административная структура. «Compañía Ron Bacardi, S.A.» больше не была содружеством отдельных людей, она стала семейной корпорацией. Эмилио Бакарди умер, но его жена и дети коллективно представляли его голос в управлении фирмой. Когда Факундо Бакарди Лай умер четыре года спустя, его наследники точно так же представляли на совете директоров единую группу и голосовали соответствующим образом. Такой способ представительства и голосования — семейными блоками — фирма «Бакарди» практиковала при принятии корпоративных решений в течение грядущих десятилетий (и это зачастую приводило к осложнениям).
Став президентом компании, Энрике Шуг должен был уважать позиции семейных ветвей Эмилио и Факундо, как когда-то договаривался с самими Эмилио и Факундо, своими партнерами. Он и в самом деле был идеальным чиновником-управляющим, обладавшим и деловым опытом, и способностями исполнять административные обязанности. Энрике, подобно Эмилио, был человеком образованным и начитанным, хотя скорее во французской литературе, нежели в кубинской. Он ежегодно ездил в Париж и возвращался с полным чемоданом книг, которых хватало до следующей поездки. Хотя во время кубинских войн за независимость он был соратником Эмилио и других революционеров, патриотические чувства к Франции пылали в нем еще сильнее. Он проследил, чтобы пятеро его детей от Амалии Бакарди Моро свободно говорили по-французски (сам он говорил по-испански с сильным французским акцентом) и добился, чтобы помимо кубинского гражданства у них было и французское. Когда в начале Первой Мировой войны старший сын Энрике Артуро пожелал пойти добровольцем во французскую армию, Энрике был невероятно горд. Артуро великолепно ездил верхом, стал офицером во французском кавалерийском подразделении и шел в бой в сверкающем золотом шлеме с серебряной кисточкой. Военная карьера Артуро закончилась трагически: как и многие французские солдаты, он заболел на фронте инфлюэнцей и умер во Фландрии в 1917 году.
