банях. После случки Рудольф возвращался домой, быстро принимал душ и засыпал. А утром бежал на репетицию в театр.
Ролан Пети с ужасом и отвращением вспоминал, как Нуреев провел для него экскурсию по Милану «по собственной программе». Водил его по каким-то грязным подворотням, где ловили клиентов дешевые шлюхи обоего пола, по не менее грязным барам, где собиралась сомнительная публика. Были там балансирующие на высоких шпильках, закутанные в розовые одеяния трансвеститы или готовые оголиться перед первым встречным эксгибиционисты, встречались и преступники. Уже за полночь Нуреев привел друга в какой-то то ли театр, то ли ночной клуб, где артисты всех возрастов показывали стриптиз, а зрители занимались мастурбацией. «Ночной кошмар наяву, сон или бред… точно не скажу!» – подытожил свои впечатления от этой прогулки Ролан Пети [87], но Рудольфу представление нравилось, он от души смеялся и чувствовал себя великолепно. Даже явное отвращение, которое испытывал его товарищ, не смущало Нуреева. Опасность, грязь, мерзость и пошлость – все это его заводило.
У некоторых людей, посвященных в подробности его закулисной жизни, даже возникал вопрос: а полностью ли он нормален психически? К сожалению, сам Рудольф никогда не проходил освидетельствование у психолога или психиатра, однако совершенно точно, что его отличали асоциальное поведение, отсутствие чувств вины и стыда, импульсивность, агрессивность. А все это черты диссоциального расстройства личности. Можно предположить, что Нуреев страдал и нарциссизмом. Ему было крайне трудно сформировать здоровую привязанность к кому-либо, а тем более длительное время поддерживать близкие отношения. Он был убежден в собственной исключительности, и даже на ранних этапах карьеры ожидал «особого» отношения от окружающих. У него была ярко выражена потребность в восхищении и поклонении. К тому ж Нуреев не переносил критику и часто прибегал к насилию в ответ на попытки указать на его неправоту. Его порой упрекали в отсутствии эмпатии даже те люди, которые искренне его любили.
Журналистам Нуреев повторял, что брак – это худшая вещь, которая может произойти с танцовщиком, ведь танцовщик должен любить только танец. Несмотря на это, многие женщины влюблялись в Нуреева, но они не вызывали у него сексуального интереса, хотя ему и льстило их поклонение. И то были не взбалмошные поклонницы, а вполне состоявшиеся, привлекательные и умные дамы. Некоторыми он пользовался, немногих – уважал, но большинство – презирал. Он сам не раз говорил об этом журналистам, с удовольствием рассуждая о том, что считает мужчин существами с более развитым интеллектом, нежели у женщин. Он был убежден, что именно мужчины лидируют во всех пластических искусствах и в архитектуре, да и вообще все делают лучше. А главное – мужчины могут воевать!
– Не надо вставать перед женщиной на колени, – безапелляционно заявлял Нуреев. – Ее надо презирать! [88]
Хотя на самом деле Нуреев во многом зависел от женщины. От вполне конкретной женщины – Франсуа Дус, его верной секретарши и помощницы. «Я оберегала его от повседневных мелких хлопот, чтобы он посвящал себя только искусству. В антракте между вторым и третьим актом, например, устраивала для него обед… – рассказывала Франсуа журналистам. – Едва заканчивался спектакль, мы быстро уходили. Дома, еще до ужина, он бросался к видео, чтобы просмотреть кассеты с записями своего танцевального дня. Затем он смотрел старые фильмы. Наконец мы ужинали при свечах. К двум часам ночи расходились по своим комнатам.
Он просыпался в девять часов и погружался в чтение прессы (отдавая предпочтение “Геральд трибюн” [89]). В одиннадцать часов я провожала его в театр. В последнюю минуту он хватал свой чайный термос, который сопровождал его повсюду. Надевал берет, который не снимал никогда, веря, что он спасает его от насморка. У него была японская сумка на роликах, набитая трико, колготками и чепчиками. Он всегда таскал ее за собой, и называлась она “Лорд Джон”» [90].
За свою заботу Франсуа не получала никакой благодарности. Напротив, Нуреев часто признавался в том, что ее присутствие его утомляет, докучает ему, а единственное место, где он может отдохнуть, оставшись в одиночестве, – это ванная.
Пользуясь искренним чувством этой женщины и ее мягким характером, он превратил Франсуа в подобие рабыни и часто прилюдно ее унижал. Некоторые их общие знакомые даже называли Франсуа мазохисткой из-за ее всепрощения.
Не раз Франсуа спрашивала Рудольфа, чем она заслужила столь дурное обращение. Нуреев отвечал:
– Потому что другим достается всего лишь моя копия, а у тебя есть оригинал.
Другим он объяснял, что, мол, Франсуа на самом деле всем довольна, и она не рабыня, потому что раб делает что-то без удовольствия, а здесь взаимный обмен: ты – мне, я – тебе.
Может быть, в силу такого отношения к женщинам Рудольф так и никогда не женился – хотя бы ради рождения наследников. Хотя на подобный шаг часто шли состоятельные люди нетрадиционной ориентации. Некоторые заключали союз с женщинами, уже имеющими детей, и усыновляли их. В английском языке даже появилось выражение «лавандовый брак», как определение подобного сожительства. И если «лавандовый брак» был основан на взаимном уважении, то часто он оказывался счастливым. Но Нуреев этого не сделал.
Он вообще не хотел иметь детей. По крайней мере, именно это он утверждал во всеуслышание. Хорохорясь, он заявлял журналистам: «Танец – моя жена, моя любовь, мой дом…», но как-то в беседе с Михаилом Барышниковым, счастливым отцом четверых детей, признался, что сожалеет об отсутствии наследников у него самого. Откровенничая с Паоло Бартолуцци, своим партнером по балету «Песни странствующего подмастерья», Нуреев признался, что ему недостает семьи. Он говорил о том, что завидовал своему массажисту Луиджи Пиньотти, когда обедал у него дома в Милане, в окружении большой и дружной семьи Пиньотти. Иногда признавался своему ученику Шарлю Жюду, счастливо женатому, в том, что тоже хотел бы иметь ребенка.
Были ли эти жалобы правдой или просто рисовкой – сказать трудно. Ведь его преданная секретарша Франсуа Дус предлагала ему родить ребенка, даже не требуя заключить брак, но Нуреев отказывался категорически. Он возмечтал, чтобы дитя родила ему Настасья Кински, но в том случае категорический отказ последовал от женщины.
Одиночество – вот что стало главной трагедией жизни великого танцовщика. И он сам был виноват в этом. В жизни Нуреева было много людей, готовых его любить, но каждый раз его дурной нрав сводил отношения на нет.
Страдая от отсутствия рядом живой души, Рудольф заменял личное общение длинными телефонными разговорами. «До него было не дозвониться: он говорил часами, – вспоминал Ролан Пети. – Говорил со всеми подряд
