тени, раскинулись заросли малины. Когда поспевают ее ягоды, то издали кажется, будто по кустам развешены красные платочки.
Сойдет малина, за нею незаметно подойдет и время орехов, пойдут грибы, умей только искать их да запоминай грибные места, и твоя корзинка всегда будет полной.
Но сейчас интереснее всего орехи.
Миша Филиппов и его товарищи вышли по орехи ранним утром, когда было еще зябко и сыро от холодной росы. Они основательно прочесали знакомые им места, наелись досыта орехов да и с собой набрали по мешочку.
Устали. Хотелось пить. Исцарапанные ноги утратили прежнюю прыть, и ребята лениво тащились по дороге, нехотя пощелкивая надоевшие орехи.
Хорошо, что город близко. Прошли луг, взяли крутой подъем, и вот они уже в городе.
Тихая окраинная улица, вся зеленая от деревьев и травы, которая забралась с дороги на песчаные тротуары, оставив на них лишь узкие тропинки для редких пешеходов.
Тишина. Не слышно даже собак, видно, уснули, истомленные жарой. Справа от дороги потянулся длинный палисадник, за ним Загородный сад, тихое уединенное местечко. Здесь когда-то любил гулять приезжавший в Калугу писатель Гоголь. И в одном из уголков сада стоял маленький домик, в котором он жил.
Мальчики шли и бесцельно глазели сквозь балясины палисадника.
— Ребята! — крикнул вдруг Мишин товарищ Егорка. — Гляди! Сидит!
— Кто? — всполошились мальчики.
— А кто орла выдумывает.
Это объяснение было всем понятно, и ребята с жадным любопытством прильнули к ограде. В их тихом и скучном городе все, что хоть чуточку отклонялось от привычной жизни, тревожило и волновало, а подчас даже вызывало страх. Никто не знал ни кино, ни радио. Они еще не были изобретены. В городе был театр, но в него ходили только богатые. По вечерам люди коротали время за игрой в карты или в лото, но и за этими развлечениями не засиживались подолгу, чтобы не жечь керосин. Обо всем, что случалось на белом свете, узнавали больше друг от друга, а то и совсем не узнавали и пробавлялись случайными слухами, в которых было много всяких придумок и вранья.
О человеке, которого ребята увидели в Загородном саду, тоже ходило немало сплетен и небылиц, а был это здешний учитель физики и математики Константин Эдуардович Циолковский, который переехал из Боровска в Калугу в 1892 году.
Он никогда не играл ни в карты, ни в лото, не ходил ни к кому в гости. Разве можно терять на эти бесцельные занятия дорогое время! Жизнь коротка, а у него так много замыслов. Даже в церкви он появлялся лишь тогда, когда об этом напоминало начальство. Если бы узнали, что Циолковский неверующий, то его сразу прогнали бы из учителей.
Все свободное от уроков время Циолковский отдавал своей научной работе — мастерил модели, производил опыты, писал книги, изучал труды других ученых.
За эти занятия он и прослыл среди калужан странным и даже таинственным человеком. Про Циолковского говорили, что он безбожник, гордец, чудак и что ведет он себя не так, как полагается учителю. Разве приличные господа занимаются грязной работой, как какие-нибудь мастеровые? А Циолковский и в праздники, и в святые дни встает чуть свет и, не помолившись богу, сразу же берет в руки инструменты и забывает все на свете. Почтальон, приходя к Циолковским, никак не может добиться, чтобы ему открыли: жена ушла на базар, дети — учиться, а сам хозяин никак не хочет отойти от своей самодельной машины, чтобы не сбиться со счета. Все проверяет какие-то воздушные течения!
А чего их проверять?! На свете все от бога, и он не потерпит, чтобы его проверяли, накажет когда-нибудь за такое святотатство.
И в доме у этого человека не так, как у людей, — всюду железки, проволоки, инструменты. Даже в святом углу, под иконами, и там поставлено какое-то железное страшилище с раздутым пузом, говорит, что это «ди-ри-жаба», прости господи, сразу и не выговоришь! Словом, жаба какая-то из железа. Да разве ей место рядом с ликами святых? Зашел как-то батюшка с молебствием и ужаснулся: загажено святое место, оскорбился и не стал молиться. Говорят, этот человек задумал летать по поднебесью. Рехнулся, что ли?
Да, все, чем занимался тогда Циолковский, было так необычно, что обывателям было трудно даже вообразить, что это могут делать нормальные люди. Обыватели очень чутки ко всему, что выходит из ряда привычного, принятого, благопристойного. Ученый — легкая добыча для их злословия. В Калуге в ту пору редко кто слышал про полеты воздушных шаров и дирижаблей, а о самолетах и говорить нечего. Первый самолет калужане увидели только в 1912 году. И кто из них мог бы поверить, что у их горожанина учителя Циолковского уже сделаны расчеты дирижабля и самолета особой, наиболее совершенной конструкции, задуманы даже реактивные самолеты и полеты на ракетах к другим мирам! Никто бы не поверил!
Одни калужские мальчишки не осуждали Циолковского. Они мало разбирались в приличиях, а о полетах мечтали все. Так легко летается во сне, и почему бы этому не сбыться и наяву? Фантазия роднит детей и ученых. Часто встречая Циолковского то в бору, то в Загородном саду, дети привыкли к нему, и им было непонятно, почему так печально лицо этого человека. Ведь он должен радоваться, что придумал, как подняться в воздух!
Если бы они знали его трудности и мучения! Трудности поисков, мучения одиночества! Но тогда они не были бы детьми.
Вместе с другими Миша приник к палисаднику. Он еще никогда не видел этого странного учителя, хотя слышал о нем много сплетен, и теперь не отрывал от незнакомого человека жадных глаз.
На длинной скамейке сидел высокий худощавый мужчина. На его плечах — большая черная накидка, на голове высокая, тоже черная шляпа. Лицо смуглое, с небольшой темной бородой. Циолковский сидел задумавшись, опершись руками на ручку большого, тоже черного зонта.
«Похож на цыгана», — подумал Миша.
— А какого орла он выдумывает? — спросил один из мальчиков.
— Отец говорил, чтобы летать, вроде машины с большими крыльями. Вот дьячок Георгиевской церкви тоже выдумывал орла. Да ничего не вышло, и его машина на крыше у него валяется. Сам видел.
Ребята поглядели еще немного и пошли дальше. Утихли разговоры, позабылась усталость. Встреча со странным учителем заставила задуматься, вызвала мечты о полетах. Ведь все они с завистью следили за птицами и думали: «Эх, если бы и я так мог!»
Да, если бы человек мог летать! Каким богатым стал бы его мир, как
