Рано утром 23 августа, в пятницу, ко мне домой явился необычный гость. Им был майор из спецподразделения КГБ «Альфа». Он рассказал о том, как после возвращения Президента РСФСР Бориса Ельцина из Алма-Аты «Альфа» в полной боевой экипировке с четырех утра вела наблюдение за президентской дачей. Вначале был приказ задержать Ельцина в Чкаловском военном аэропорту, но по каким-то причинам этот план осуществить им не удалось. Тогда последовал приказ блокировать дачу. Они видели, как Борис Николаевич входит в дом, как рано утром отправляется на работу. Как потом выяснилось, приказа о задержании не последовало из-за несогласованности в руководстве спецподразделения. Один заместитель начальника «Альфы» генерала Карпухина настаивал на задержании Ельцина. Два других — возражали. Двадцатого числа по мультитонной связи личный состав «Альфы» к вечеру собрали вновь, но они, разобравшись в обстановке, отказались участвовать в каких-либо действиях. В конце нашего разговора майор сказал мне о том, что, по мнению парней из «Альфы», это спецподразделение должно подчиняться лично Президенту СССР, а не Комитету государственной безопасности.
Через некоторое время я позвонил Михаилу Сергеевичу и передал ему содержание разговора. Горбачев согласился ввести «Альфу» в состав президентской службы безопасности. Попросил подготовить для этого необходимые документы, а также разобраться с теми, кто разрабатывал действия «Альфы» во время путча.
Я дал соответствующие задания, а затем вынужден был отъехать. Вдруг в машине раздается звонок. Командующий Военно-воздушными силами Евгений Шапошников. «Вадим Викторович, — говорит, — не знаю, кому позвонить, с кем посоветоваться. Хочу принять решение о деполитизации и департизации Военно-воздушных сил страны. Коллегия тоже согласна с этим. Что думаете?» «Мне неудобно давать Вам какие-либо советы, — отвечаю Шапошникову, — но, думаю, Вы приняли правильное решение».
Только повернул в Кремль, снова звонок. На сей раз это был Президент. «Ты подготовил бумаги?» — спрашивает. Пришлось объяснить, что скоро я их ему представлю. В Кремле меня уже ждали офицеры из «Альфы». Мы вновь обсудили схему передачи этого спецподразделения в ведение президентской службы безопасности. Пока печатали необходимые документы, несколько раз звонили из приемной Горбачева, торопили, говорили, что Михаил Сергеевич давно меня ждет.
Во втором часу дня вхожу в приемную Президента СССР. Навстречу — Шапошников. Я еще не знал, что его только что назначили министром обороны.
За большим столом сидели президенты союзных республик, Горбачев — в председательском кресле, а рядом с ним, с левой стороны, место свободно. «Вадим Викторович, — произнес Президент, — вот мы тут все вместе решили предложить Вам возглавить Комитет государственной безопасности». Признаться, я воспринял это предложение спокойно. «Конечно, для меня это большая неожиданность, — сказал я президентам. — Только думаю, на такую должность подошла бы другая кандидатура». «Какая?» — спрашивает Горбачев. «Я бы предложил председателя Комитета по безопасности Верховного Совета СССР Юрия Рыжова», — отвечаю. «Юрий Рыжов — хорошая кандидатура, но он не найдет достаточной поддержки. Ведь важно, чтобы все мы его поддерживали». «А меня Вы все поддерживать будете?» — спрашиваю президентов. «Конечно, — отвечают, — будем поддерживать». «Только ведь вы направляете меня в такую организацию, — говорю, — которую, на мой взгляд, вообще надо расформировать». «Так вот мы Вам это и поручим», — отозвался Президент России Борис Ельцин и предложил включить это в Указ. Горбачев на решении о моем назначении от руки приписал второй пункт, в котором значилось, что я должен представить предложения по коренной реорганизации Комитета государственной безопасности.
В приемной меня встретил исполняющий обязанности Председателя Комитета, начальник Первого главного управления КГБ генерал Л. В. Шебаршин. «Сразу поедем?» — спрашивает. «Назначайте Коллегию на три часа дня, — отвечаю. — Я сам приеду».
…если у вас гильотина на первом плане и с таким восторгом, то это единственно потому, что рубить головы всего легче, а иметь идею всего труднее!
Федор Достоевский
Организация, которую мне предстояло возглавить, чтобы разрушить, имела не только стойкую и заслуженную репутацию беспощадного карающего меча компартии, но и сама могла разрушить кого и что угодно. КГБ и его предшественники в лице ВЧК, ГПУ, ОГПУ, НКВД, НКГБ, МГБ составляли основу тоталитарного режима, без которой этот режим просто не мог существовать. Конечно, КГБ времен перестройки хотелось выглядеть более респектабельным, но длинный и тайный шлейф злодеяний и беззаконий мешал этому. До сих пор это было государство в государстве — хотя все более и более терявшее свое главное оружие, с помощью которого оно пыталось заставить людей верить в то, во что они не верили. Для многих старых номенклатурных кадровых комсомольских или партийных работников было пределом мечты попасть в КГБ. Но у меня никогда большим уважением эта организация не пользовалась. Хотя в молодости был знаком с «чекистами», которых не только уважал, но и любил. И люблю до сих пор, хотя их давно уже нет. Владислав Иванович Алешин и Виктор Иванович Попов были «чекистами» с человеческим лицом.
Ежемесячник «Совершенно секретно» в одном из своих номеров поместил па обложке фотографии председателей КГБ: Дзержинский, Менжинский, Ягода, Ежов, Берия, Меркулов, Абакумов, Серов, Шелепин, Семичастный, Андропов, Чебриков, Крючков. Я — четырнадцатый. И, честно говоря, участие в этом «вернисаже» я не считал и не считаю приятным. Вдохновляло только то, что я должен был стать последним в этой галерее портретов, которую открывал образ отца-основателя ВЧК «железного» Феликса Дзержинского, чей памятник еще высился перед всемирно известным зданием на Лубянке, когда я входил в него в новом качестве.
Созданная после Октябрьской революции система подавления с первых шагов несла в себе быстро развивающийся зародыш вседозволенности и аморальности, которые обосновывались революционной целеустремленностью. Хотя «Всероссийская чрезвычайная комиссия» первоначально образовывалась в декабре 1917 года для борьбы против саботажа и бандитизма, то очень скоро ее функции распространились на «искоренение контрреволюции», понимаемой в самом широком смысле. Меч, предназначенный для законной защиты революции от заговоров ее реальных врагов, оказался занесенным над всем обществом. Лидеры большевизма, выдвигая на первый план классовую борьбу, своего рода «большевистский якобинизм», абсолютизировали значение государства как орудия власти и отводили в нем особое место карательным инструментам. Сеть органов ВЧК опутала всю структуру гражданских и военных учреждений огромной страны. Осуществляя с санкции партии по своему разумению аресты, ведение следствий, вынесение и приведение приговоров в исполнение, массовые расстрелы «заложников», ВЧК возвела террор и беззаконие в разряд государственной политики.
