Через неделю после встречи и непродолжительных раздумий я согласился и был принят на работу менеджер-партнером в салон красоты и удовольствий госпожи Шнейдер, сорокалетней, неувядаемой красоты немки.
Отъевшись на деликатесных хлебах и продегустировав себя в постели с первой клиенткой — самой хозяйкой, я был зачислен в постоянный штат с хорошим окладом, не считая чаевых и подарков. «Ваша, герр Юрий, привлекательная внешность, светские манеры и сексуальная одаренность, — заявила фрау Шнейдер, — позволяют прирабатывать всем на дополнительных заказах наших клиенток, когда для приемов или переговоров в бизнесе потребуется иметь мужа-партнера».
Наконец я стал жить в том полном достатке, к которому привык с детских лет. Я не голодал, пользовался успехом у женщин, имел своих постоянных клиенток, расширял связи и круг знакомых среди политиков, военных и даже делового мира. Видимо, эти обстоятельства привлекли внимание ко мне резидентуры абвера в Латвии, тем более что салон фрау Шнейдер, как оказалось, был филиалом разведки. Побеседовав со мной несколько раз, резидент абвера капитан Шмидт предложил мне, используя мое хорошее прикрытие — салон, работать на абвер в качестве платного агента по сбору разведывательной информации. От платы я отказался, но согласие свое дал, приняв псевдоним «Евтухович». Со мной провели несколько семинаров и, поставив конкретные задачи, запустили в работу, которая для меня не была новинкой.
Работал я на абвер охотно, старательно и продуктивно, все больше переключаясь с любовных обязанностей в салоне на разведывательную сферу. К 1940 году я уже имел свою сеть агентов, которые добывали ценную информацию не только о внутренних процессах в Латвии, но и о группировке войск Красной Армии в Прибалтике.
С установлением Советской власти в Латвии по рекомендации резидента я вместе с посольством выехал в Германию под фамилией Козловский. В Берлине я числился внештатным сотрудником абвера-2 (саботаж и диверсии) и занимался вербовкой агентуры среди русской эмиграции. Через полгода мне предложили штатную должность офицера абвера-2 с присвоением воинского звания обер-лейтенанта немецкой армии. Из аттестации я узнал, что моя работа в Латвии и Берлине оценена положительно и что, представляя к присвоению воинского звания, меня было бы целесообразно использовать в качестве основного вербовщика за пределами Германии с целью вербовки русских эмигрантов для диверсионно-разведывательных формирований в войне против Советского Союза. Разъезжая для этого по Болгарии, Югославии, Чехословакии, где в основном осела белая эмиграция, общаясь с военными штабами вермахта, я все больше вникал в продуманно спланированную организацию подготовки к войне.
Завоевав почти всю Европу, немцы имели не только сильную, испытанную в боях, находившуюся в боевой готовности армию, не только идеально налаженную работу штабов и отработанное взаимодействие пехоты, артиллерии, танков и авиации, но и превосходство перед СССР в военно-промышленном потенциале, в уровне психологической готовности войск к победе.
Наблюдая и оценивая все это, я еще больше убеждался в той реальной силе, которая может сломить хребет большевизма и восстановить попранную судьбу России и судьбу таких, как я, а также тех, кто согласился при вербовке служить Германии.
В конце мая 1941 года меня откомандировали в Главное управление имперской безопасности, в службу СС и СД, где после тщательной проверки и медицинского обследования меня представили генералу СС штандартенфюреру Зиксу. От него я узнал, что по приказу Гитлера и под руководством Гиммлера он формирует зондеркоманду «Москва» специального назначения. Она должна вместе с передовыми войсками ворваться в Москву, захватить здания и документы высших партийных и государственных органов, а также арестовать их руководителей, не успевших сбежать из столицы. Этими операциями должна будет заниматься группа А зондеркоманды. Группа Б должна взорвать Мавзолей Ленина и Кремль.
Я подходил по всем требованиям и был зачислен в группу А. Генерал Зикс сообщил мне, что в зондеркоманду меня рекомендует не только абвер, но и царские генералы Шкуро и Краснов, которые знали моего отца и знают меня. Генерал ознакомил меня с характеристикой, данной мне службой безопасности и СД, и сказал, что зондеркоманда «Москва» будет взаимодействовать с 4-й танковой армией, которой и придается. «Идите и готовьтесь, желаю успехов», — напутствовал меня он.
В зондеркоманде я изучил план Москвы, расположение нужных зданий, портреты деятелей, подлежащих аресту. За два дня до начала войны зондеркоманда на десяти машинах выехала в Польшу, в расположение 4-й танковой армии.
22 июня 1941 года вермахт перешел границу, началась война. Для Красной Армии это была внезапность, главная опасность которой заключалась не в неожиданном переходе границы и не во внезапном нападении, а в силе ударной мощи немецкой армии, в ее восьмикратном превосходстве сил и средств на решающих направлениях. Вермахт, особенно танковые войска, наступал смело, дерзко и решительно, окружая войска Красной Армии, ломая их сопротивление.
Как и немецкому командованию, мне казалось, что основные силы Красной Армии разбиты и «молниеносная война» близится к завершению. Но по мере того, как в упорных боях с большими потерями немецкие войска брали Смоленск, Рославль, Ельню, Юхнов, Малоярославец и другие населенные пункты, эйфория от первых побед постепенно начала сменяться удивлением и даже сомнениями. Ни я, ни германские войска и их генералы не ожидали и не предвидели такого упорного сопротивления русских войск.
К концу осени зондеркоманда достигла Кубинки, а затем и Голицына. Я в душе уже мечтал побывать в Малых Вяземах, в родовом поместье, что в 7 километрах восточнее Голицына, чтобы взять щепотку земли и отвезти на могилу матери, как она завещала. Но взломать оборону ни под Голицыном, ни под Наро-Фоминском немецким войскам не удалось. Здесь их и застигла зима.
С наступлением ранних морозов и обильного снега германские войска при отсутствии свежих резервов выдохлись. Командующий группой армий «Центр» фельдмаршал фон Бок вопреки мнению генерального штаба и самого Гитлера приказал приостановить наступление на Москву.
В начале декабря Красная Армия неожиданно перешла в наступление, нанеся сокрушительный удар по войскам вермахта, которые начали отступать.
Я, как и вся зондеркоманда, находился в шоке, не ведая и не понимая, что произошло. Танки стояли без горючего и боеприпасов, машины буксовали в наметах снега, солдаты в летнем обмундировании, спасаясь от бомбежки и артиллерийских снарядов, кидались в заснеженные кюветы. Из десяти машин в зондеркоманде осталось только два целых «хорха». Мы слили горючее с разбитых машин и под обстрелом российских штурмовиков двинулись с отступающими войсками назад, на запад. При очередном налете штурмовиков меня ранило в плечо. Я выполз из сугроба, где хоронился от бомбежки, в машине сделал перевязку, выпил стакан шнапса и, превозмогая боль, задремал. В полудреме всплывала реально виденная картина отступления, напоминавшая бегство армии Наполеона: толпы закутавшихся в гражданские одежды солдат, побитые машины, лошади и повозки на обочинах дороги.
