нарастание нашего технического отставания на пороге стремительного изменения технологического основания общественного развития, трудности, которые мы встречаем в перестройке мышления, понимании экологического императива и необходимости новой нравственности, во многом являются следствием снижения «потенциала интеллигентности».
Одним из его индикаторов является пресса. Хотя и говорят о том, что перестройка, новое мышление – это, прежде всего, продукт исканий интеллигенции, и ссылаются при этом на нашу публицистику, на самом деле многое обстоит иначе: интеллигенция еще по-настоящему не вышла на страницы широкой прессы. Отдельные ласточки еще не делают весны. Кроме того, поток статей, смакующих наши беды, просчеты и невзгоды, еще очень немного говорит об интеллигентности их авторов. Пока это только производная от политической борьбы. А может быть, у многих авторов и в самом деле уже нет этого потенциала?
И все же это «эссе» я хочу закончить на оптимистической ноте. Как бы ни тяжела была наша история, какие бы потери нам ни пришлось вынести, связь времен не прервалась. «Табула раса» все-таки не состоялась. Мы так и не стали безродными Иванами, родства не помнящими, мы сохранили себя в качестве наследников великой культуры. И память народа, память интеллигенции не оборвалась. Она сохранилась благодаря таким титанам, как Вернадский или Тимофеев-Ресовский, благодаря таким подвижникам, как Сахаров, Лосев, и многим другим, сумевшим сохранить «зажженные свечи» и передать эстафету. Теперь надо только создать атмосферу, чтобы этот тлеющий огонек снова вспыхнул костром, как это не раз случалось в нашей истории после смутных времен. И за это ответственна интеллигенция. Хочется надеяться, что однажды вместо борьбы за «кресла», в которой она все равно проиграет, она займется настоящим, ей свойственным делом!
Сейчас самое главное не загасить тлеющий огонек: один шаг назад – и снова на многие десятилетия мы окажемся отодвинутыми от столбовой дороги.
Я убежден, что никакого термидора, сталинской революции (или контрреволюции – выбор слов здесь может быть любым) на границе двадцатых и тридцатых годов не было. Смены принципов не произошло. Продолжилась реализация изначальной большевистской программы. А она состояла в построении государства не во имя процветания страны и ее народа, а во имя реализации определенных целей, с таким процветанием не связанных. Это, вероятно и был изначальный и явно не формулируемый принцип: другие люди – другие и цели. Ленин, Троцкий, Бухарин и иже с ними создавали государство «под себя», под идеалы своей компании, а Сталин – тоже «под себя», но под себя лично. И как восточный человек, он строил восточную деспотию, впрочем, ничуть не более циничную и жестокую, чем государство «образованного» большевизма с его «интеллигентным» правительством.
В отличие от Ленина, Сталину пришлось однажды вспомнить и о русском народе, его мужестве и его традициях, но не из любви к нашему народу и его культуре, а в тяжелую годину, когда без нашей стойкости и крови его государство не могло бы сохраниться. История развивалась на фоне бескомпромиссной борьбы за власть. Сыграли роль и личные качества Сталина, который опирался на аппарат, созданный Лениным. Вот почему стержнем было развитие командно-бюрократической системы, созданной еще в первые послереволюционные годы. Ликвидация нэпа была ею предопределена, хотя и осуществилась раньше, чем задумывалась. Жертвой исходной идеи стала цивилизация.
Да, я не оговорился – цивилизация!
Английский историк Тойнби считал Россию самостоятельной цивилизацией, не западноевропейской и не восточной, а именно самостоятельной цивилизацией! Она расположена между миром, в котором властвуют идеалы западного христианства, и миром ислама – цивилизации, качественно отличной от западной по своим идеалам и мировосприятию. И эта наша двойственность идет еще с IX века. Духовное наследство Византии наложило отпечаток на всю историю России и стандарты мышления ее народа. А с Востока шла не только экспансия, но и влияние исламского мира. Это началось еще со времен Волжской Булгарии, принявшей ислам за сто лет до крещения Руси. А «лесная культура» угро-финских народов, которых ассимилировали русские, тоже не пропала даром. Она и сейчас дает о себе знать.
В результате этого сложнейшего процесса смешения культур возник совершенно особый мир, прежде всего мир «крестьянской Руси» со своей манерой жизни и шкалой ценностей. И именно этот мир рождал свою интеллигенцию, рождал свое неповторимое искусство, свое миропонимание и нес в ту же Западную Европу иные духовные ценности, несмотря на все барьеры – национальные, религиозные, языковые. Понять Пушкина, Гоголя, Достоевского нельзя, не познав особенностей и духа этой православной России, Украины, Белоруссии – всего того, что шло от Киевской Руси.
Уровень промышленного развития в нашей стране был совершенно иным, чем в США, Англии, Германии… Но все шло своим чередом, следуя общей логике развития общества, его производительных сил, отвечая тем особенностям, которыми обладала страна. Крутые насильственные повороты, не учитывающие этой логики, как заметил еще Ключевский, до добра не доводили. Петр вздернул Россию на дыбы, и Россия XVIII века добилась, казалось бы, удивительных успехов. К концу века у нее были лучшая в Европе армия, флот, которому могла позавидовать и Британия, а стали и железа она выплавляла больше, чем вся остальная Европа. Но за все эти успехи ей пришлось заплатить страшную цену.
В XVIII веке в России не только окрепло крепостничество, тогда как во всей остальной Европе оно уже сходило на нет. Для проведения в жизнь «петровской перестройки» императорской власти пришлось создать невероятного могущества бюрократический аппарат. И он сделался самодовлеющей силой, сковавшей страну не разгибаемым обручем. Именно благодаря ей Россия не смогла принять вызов первой промышленной революции, которая требовала раскрепощения инициативы и реализации принципа «laissez faire». А давать кому бы то ни было что-то делать самостоятельно российская бюрократия как раз и не могла. Началось стремительное отставание от быстро развивающейся промышленной Европы.
Терялась и военная мощь империи – промышленность не смогла обеспечить армию нарезным оружием. Транспорт не справлялся со своими задачами. Мы не просто проиграли Крымскую войну: нас расстреливали с той дистанции, куда наши пушки не доставали. И никакой героизм русских солдат и мастерство офицеров изменить судьбу войны не могли. Проиграла войну не Россия, а система, созданная Петром! И несмотря на «революцию сверху» 1861 года и последующее развитие капитализма, петровская система так и не была окончательно сломлена. Я сошлюсь на Макса Вебера, глубоко изучившего особенности русской революции 1905 года. Он считал, что основной силой, помешавшей России вступить на путь общеевропейского развития, были не трон, не дворянство, не слабость буржуазии, а всесилие чиновно-бюрократической системы, для которой любые изменения были смертельно опасны.
Что-то подобное революции Петра случилось и в Октябре: лица, взявшие власть в свои руки, особенно не задумывались
