мое требование, я зарылся головой в подушку, но когда поднял голову, оказалось, что ты - по-прежнему в комнате, и ты вдруг бросился на меня с жестоким смехом, в истерике ярости. Меня охватил ужас, я даже не понимал, почему. Я сразу выскочил из постели, босой, как был, через два лестничных пролета ринулся в гостиную.
Ты тихо вернулся за деньгами, взял всё, что смог найти, на туалетном столике и каминной полке, а потом ушел из дома с багажом. Нужно ли говорить, что я думал о тебе в течение двух одиноких, несчастных дней болезни, последовавших за этим? Нужно ли говорить, что я со всей очевидностью понял: продолжать даже хотя бы знакомство с тем человеком, которым ты себя проявил, для меня унизительно? Я понял, что чаша переполнена, и это стало для меня великим облегчением. Я знал, что в будущем мое искусство и моя жизнь будут неизмеримо лучше и свободнее. Несмотря на болезнь, я почувствовал облегчение. Разрыв был окончательным, и я ощутил умиротворение.
В среду был мой день рождения. Среди телеграмм и писем на моем столе лежало письмо, подписанное твоим почерком. Я открыл его с грустью. Я знал, что те времена, когда очаровательная фраза, выражение любви, слово печали могло бы заставить меня принять тебя обратно, остались в прошлом. Но тут я ошибался. Я тебя недооценил.
Ты поздравил меня с благоразумием, с которым я оставил одр болезни и внезапно ринулся вниз по лестнице. «Это было так отвратительно с твоей стороны, - написал ты. - Отвратительнее, чем ты воображаешь». О! Я понимал это даже слишком хорошо. Не знаю, что всё это значило на самом деле: был ли у тебя пистолет, который ты купил, чтобы напугать отца, а потом, думая, что он не заряжен, однажды выстрелил из него в ресторане, когда обедал со мной. Тянулась ли твоя рука к обычному столовому ножу, который по случайности оказался на столе между нами. А возможно - в ярости ты забыл, что ты ниже и слабее меня, и замыслил какое-то особое личное оскорбление, или даже нападение, когда я лежал больной. Я не знаю. Не знаю до сих пор. Знаю лишь то, что меня охватил всеобъемлющий ужас, я почувствовал, что, если не покину комнату, не сбегу немедленно, ты сделаешь или попытаешься сделать что-то, что даже тебя заставит всю оставшуюся жизнь мучиться от стыда...
Вернувшись в город с места трагедии, которую ты устроил, ты сразу же явился ко мне - очень нежный и очень простой, в своем траурном костюме, с глазами, тусклыми от слёз. Ты искал утешения и помощи, как мог бы искать их ребенок. Я распахнул перед тобой двери своего дома и свое сердце. Твое горе стало моим, я решил помочь тебе его нести. Ни единым словом я не намекал на твое поведение по отношению ко мне, на возмутительные сцены и возмутительное письмо.
Боги поступают странно. Они используют не только наши пороки, чтобы нами понукать. Они ведут нас к гибели и с помощью того, что есть в нашей душе хорошего - благородства, гуманности, любви. Но из жалости и любви к тебе в этом ужасном месте я плакать не буду.
Конечно, я узрел в наших отношениях не просто перст судьбы, а Рок - тот Рок, который всегда несется вперед стремительно, почуяв запах крови. Благодаря своему отцу ты принадлежишь к роду, вступать в брак с представителями которого - ужасно, дружба с ними - фатальна, они разрушают и свою жизнь, и жизнь других людей.
За всеми этими мельчайшими обстоятельствами, при которых пересеклись наши пути, обстоятельствами важными или будто бы банальными, при которых ты приходил ко мне за удовольствиями или деньгами, незначительными шансами, мелкими инцидентами, которые в масштабах жизни кажутся не более чем пылью, танцующей в солнечных лучах, или листком, дрожащим на дереве, последовал крах, словно эхо горького крика или тень хищника на охоте.
Наша дружба началась с того, что ты в невероятно трогательном и очаровательном письме умолял помочь тебе в ситуации, которая была бы ужасна для любого, а для юноши в Оксфорде она была ужасна вдвойне. Я помог тебе, в итоге ты сказал сэру Джорджу Льюису, что я - твой друг, и я начал терять его уважение и дружбу, а ведь наша дружба длилась пятнадцать лет. Лишившись советов, помощи и уважения сэра Льюиса, я лишился надежной опоры в жизни. Ты послал мне очаровательное стихотворение ученика начальной школы версификации, чтобы я его оценил. В ответном письме я пролил бальзам на твое самолюбие литератора: я сравнивал тебя с Гиласом, Гиацинтом, Жонкилем или Нарциссом, говорил, что тебя увенчал лаврами Бог Поэзии, даровав тебе свою любовь. Письмо напоминало отрывок из сонета Шекспира, транспонированный в минорном ключе.
Позволь сказать начистоту: такого рода письмо в мгновения счастья или упрямства я написал бы любому очаровательному юноше из университета, который прислал бы мне стихотворение собственного сочинения, конечно, при условии, что ему хватило бы культуры и остроумия, чтобы правильно истолковать эти фантастические сравнения. Какова история этого письма! От тебя оно попало в руки мерзкого сокурсника, а он передал письмо банде шантажистов, копии письма разослали моим друзьям по всему Лондону и администратору театра, в котором шли мои пьесы, это письмо толковали как угодно, лишь бы не верно, общество будоражили абсурдные слухи о том, что я должен заплатить огромную сумму за то, что написал тебе злосчастное письмо. Такова была основа худшего из обвинений твоего отца.
Я сам принес оригинал письма в суд, чтобы показать, что это на самом деле. Адвокат твоего отца назвал это возмутительно коварной попыткой развращения невинности. В конце концов письмо приобщили к делу по обвинению в уголовном преступлении. Корона принимает это доказательство. Судья ссылается на него, не изучив его толком, читает мораль. В итоге из-за этого письма меня отправляют в тюрьму. Таков результат того, что я написал тебе очаровательное письмо.
Иногда у меня возникает такое чувство, что ты - просто кукла, которой руководит тайная и невидимая рука кукловода для достижения кульминации ужасающих событий. Но у кукол тоже есть страсти. Они привносят новый сюжет в свое представление, меняют навязанные им перепетии в сооветствии со своими прихотями и аппетитами. Быть абсолютно свободным, и в то же время - полностью подчиняться закону: таков вечный парадокс человеческой жизни, который мы осознаем в каждое ее мгновение. Думаю, это - единственное
