у них между бровями: оно придавало менялам сатанинский, лукавый вид. Парсы — огнепоклонники, эта индийская секта вообще занимается биржевыми и коммерческими операциями в Индии и Кабулистане. Это они устанавливали на Кабульском базаре курс на английские соверены, русские империалы, французские луидоры и «тилла» — бухарские золотые, всезнающий доктор Дэрвиз утверждал, что их курс ни на один пункт не отступает от курса Бомбея и Лондона. Ни индусы, ни афганцы не любят этих прирожденных финансистов, потому что они скупы и безжалостны, и характер ростовщика и менялы мало изменился с тех пор, как генерал Нотт и Тимур разрушали кабульский базар. Все здесь было пестрее и разнообразнее и интереснее, чем в Герате: индусы из Бенгала с раздвоенными, закругленными бородами и длинными загнутыми ресницами — представители чистейшей арийской расы, которых сомнительные арийцы-англичане нагло называют «цветными»; монголы-хезарийцы с раскосыми глазами и выдвинутыми скулами, библейские профили и огненные глаза вазиров, афридиев — горцев из независимых племен на северо-западной границе Индии; горцы из Катагано-Бадахшанской области, высокие, стройные и сильные люди, поставляющие рекрут в гвардию эмира; горцы из Кафиристана, голубоглазые, почти блондины (кровь древних греков, основателей греко-бактрианского государства); персы, белуджи, таджики, туркмены в высоких бараньих шапках; узбеки — рабы и подданные бежавшего в Афганистан последнего эмира Бухарского; и наконец афганцы племени Дурани, похожие на южных евреев (может быть, поэтому они утверждают, что происходят от исчезнувшего в пустыне колена народа израильского). Здесь ворота Индии, узел великого древнего пути от Балтики к Индийскому океану, ключ к тайне Азии, колыбели племен, народов и рас.
В изорванной грубой рубахе, в обмотках на босу ногу, на коне-скелете, сидит горец. Поперек седла одиннадцатизарядная, сверкающая, как игрушка, английская винтовка — единственный предмет щегольства. И на него глядят с завистью седые ветераны, солдаты эмира Абдурахмана, обугленные солнцем, черные, как негры, с седыми клочками волос, растущими прямо из адамова яблока. И на него глядят с завистью серо-голубые артиллеристы образцового полка. А он едет надменный и гордый в своих лохмотьях, держа на весу одиннадцатизарядное сокровище, и оно стоило своему хозяину чужой и своей крови. А возможно — он променял на винтовку последнее стадо овец или последний клочек земли, рисовое поле, над которым до смертного пота бились его отец и дед и прадед. У лавки оружейника, напоминающей маленький музей оружия, стоят его братья — горцы независимых племен и чистокровные афганцы «дурани». Раскрыв рты и выкатив белки, они глядят на немецкие, английские и русские трехлинейные винтовки, револьверы от старого Лефоше до автоматического пистолета парабеллум. Они глядят на древние кремневые ружья времен Надир-шаха и на винтовки маузер, и на самодельные ружья, сделанные из кривой палки и железной трубки. Обнаженные клинки — кавалерийские сабли, секиры, которыми вооружены афганские почтари, трехугольные ножи, палаши — работы кабульской машин-хане сверкают синим и холодным серебристым сиянием, и вокруг в оцепенении, затаив дыхание, стоит толпа и не слышит, как надрываются погонщики верблюдов и как страшно и непотребно ругают их, их отцов и дедов всадники, которым толпа преграждает путь. Оружие — ключ к благополучию, оно открывает яхтаны богачей, оно отдает в руки смельчака женщину, оно приближает сладкий час мести, оно возвращает стада и землю, отнятую у бедняка обидчиком-ханом. Оружие возвращает свободу и независимость бедному горцу, у которого не было ничего кроме свободы. Он покупает патроны, он держит их на черной грубой ладони и пересыпает их из руки в руку, как золотопромышленник пересыпает самородки, как ювелир пересыпает рубины, которые живут в горах Афганистана. И горец отдает за патроны последние две рупии и отказывает себе в горсти плова, в лепешке и глотке зеленого чая и затяжке чилима и уходит, отворачиваясь от соблазнительных запахов жаровень под навесами чай-хане. Ночью по Пешаверскому шоссе он уходит на юг и, свернув с шоссе, по невидимым глазу тропам, уходит в Сулеймановы горы.
Сто лет в английских и англо-индийских газетах не исчезает отдел «Независимые племена»; он называется по разному: «северо-западная граница», «афганские племена» или просто «племена». Сто лет этот отдел носит характер оперативных сводок с фронта. Не слишком часто оперативная сводка коротко сообщает: «На северо-западной границе — спокойно», но иногда лаконические строки разростаются в сто-двести строк, в целую колонку убористого шрифта. И тогда в сводке довольно подробно изложено, что именно предпринято командованием против вазиров в Вазиристане и каким образом комбинированными действиями авиации и горной артиллерии и самой строгой блокадой вано-визиры были приведены к покорности и выдали сто шестьдесят восемь винтовок и патроны. Но так как военное командование потребовало не больше, не меньше, как двести винтовок, то вазиры вынуждены были купить еще тридцать две недостающие винтовки, и только тогда военные действия со стороны британских войск были прекращены. Это излагается с загробным британским юмором, экскурсами в историю и с тем деловым цинизмом и невозмутимой жестокостью, которая заставила Вольтера сказать: «историю Англии надлежит писать палачу». Депутат рабочей партии интересуется положением на северо-западной границе Индии, и статс-секретарь по делам Индии церемонно отвечает, что на вопрос господина депутата такого-то округа он ничего не может прибавить к тому, что было сказано в парламенте одним из его предшественников в 1897 году такого-то числа. Точно так же на вопрос, где находился полковник Лоуренс во время мятежа Бача-Сакао, представитель военного министерства сообщил, что названный полковник такого-то числа выбыл к месту своей службы на северо-западную границу Индии и в 1929 году отпуском не пользовался. По одну сторону — тройная линия фортов, эскадрильи бомбардировщиков, горные орудия, тяжелые и легкие пулеметы, по другую — устарелые винтовки и горсть патронов. По одну сторону — паутина стратегических дорог, разработанная десятилетиями система ведения горной войны и разведки, провокации и подкупов и так называемая «хассадарская система» — принудительная круговая порука племен, по другую сторону — твердость и мужество отчаяния. Слава твердости и мужеству, но кабульские щеголи равнодушно проходят мимо смертоносного товара оружейников, их занимают расплывающиеся фиолетовые и оранжевые тона бухарских халатов и оливково-золотистые халаты из Индостана. Тучный и сонный уездный начальник примеряет тяжелую баранью шубу с выделанными, как замша, лимонно-желтым верхом. От зноя и накаленного под навесами воздуха он как лаком покрывается капельками пота, но он не торопится сбросить шубу и охорашивается и оглядывает себя, и вдруг его взгляд останавливается на алом, расшитом золотыми шнурами, мундире тамбур-мажора времен королевы Виктории, на кремовых с золотыми лампасами, широких панталонах. И рядом с этим великолепием презренные зеленые френчи с медными пуговицами и британскими
