Приближая к себе Сперанского, Александр I возвышал и графа Аракчеева. 27 июня 1807 года император присвоил генерал-лейтенанту А. А. Аракчееву, занимавшему тогда должность инспектора всей артиллерии, чин генерала от артиллерии. В своем письме к графу государь сообщал, что повышения в чине он удостоился за «доведение до превосходного состояния артиллерии и успешное действие оной» во время войны с Францией. «Примите сие, — заключал Александр, — знаком моей признательности и особенного моего благоволения». Эти слова не оставляли сомнений в том, что Аракчеева ждет новое возвышение. Так оно и случилось: 13 января 1808 года его величество назначил графа Аракчеева министром военных сухопутных сил.
Звезды тех, кого поэт Пушкин назвал «гением блага» и «гением зла», восходили на политическом небосклоне России одновременно. Возвышая и приближая к себе поповича и выходца из небогатых дворян графа Аракчеева, Александр Павлович бросал тем самым вызов аристократическим кругам, не принявшим его политики сближения с Францией. Эту политику российский император признавал единственно верной в сложившихся условиях, считал ее полностью соответствовавшей интересам России и намерен был проводить ее несмотря ни на что.
2 сентября 1808 года Александр отправился на переговоры с Наполеоном Бонапартом в Эрфурт. Готовясь к данному событию, его величество написал письмо своей матери, в котором постарался разъяснить ей смысл своей политики сближения с Францией. Перед ней, самым близким себе человеком, Александр предстал во всем блеске своего политического ума и… воли, затаенных от своих сановников.
Момент, выбранный для свидания, именно таков, что налагает на меня обязанность не избегать его. Наши интересы последнего времени заставили нас заключить тесный союз с Францией; мы сделаем все, чтобы доказать ей искренность, благородство нашего образа действия… Мы спокойно увидим его падение, если на то воля Провидения, и более чем правдоподобно, что государства Европы, устав от бедствий, которым они подвергались такое долгое время, и не подумают начинать борьбы с Россией из мести за то только, что она была союзницей Наполеона в то время, когда каждое из них стремилось к тому же… Если Провидение определило падение этого колоссального государства, сомневаюсь в том, чтобы оно могло быть внезапным, но даже, если это произойдет вдруг, было бы благоразумнее подождать этого падения и тогда только принять меры. Таково мое мнение… В моем политическом поведении я могу только следовать указаниям моей совести, моему главному убеждению, моему желанию, которое меня никогда не покидает, быть полезным отечеству… Признаюсь, мне тяжело видеть, что, когда я имею в виду только интересы России, чувства, которые составляют действительную силу моего образа действий, могут быть так непонятны.
Из письма императора Александра I к императрице Марии Федоровне от 25 августа 1808 года
Уезжая в Эрфурт, император взял с собою помимо прочих сановников и Сперанского[24], что было явным признаком дальнейшего роста благорасположения его величества к способному чиновнику.
В Эрфурте Александр I и Наполеон стремились произвести впечатление друг на друга своей свитой. Французский император блеснул сопровождавшими его немецкими королями и владетельными принцами, российский император — своим статс-секретарем.
Согласно рассказу, приводимому в «Воспоминаниях» Ф. В. Булгарина, Наполеон имел однажды со Сперанским приватную беседу, после которой подвел его к Александру I и сказал: «Не угодно ли Вам, государь, променять мне этого человека на какое-нибудь королевство?» О данном эпизоде вспоминал впоследствии и французский статс-секретарь Маре, герцог Бассано. По его словам, Наполеон восхищенно воскликнул, обращаясь к Александру: «Какого человека имеете вы при себе! Я отдал бы за него королевство!» Без сомнения, это была всего лишь удачная шутка. Однако в шутке этой прозвучала высокая оценка Сперанского как государственного деятеля. В знак особого уважения к личности русского статс-секретаря Наполеон преподнес ему в дар богато убранную бриллиантами табакерку со своим портретом работы Изабо на крышке[25]. При этом он назвал Сперанского «единственной светлой головой в России». Данная похвала ложилась одновременно и на Александра. Это он, российский император, заметил талантливого чиновника, это он приблизил его к себе, невзирая на его простое происхождение, — следовательно, он, Александр, достаточно проницателен, чтобы находить таланты, и вполне великодушен, дабы по достоинству их оценивать.
В одной из эрфуртских бесед со своим статс-секретарем Александр спросил его: какова ему кажется Германия? «Постановления в немецкой земле лучших наших, — ответил Сперанский, — но люди у нас умнее». — «Это и моя мысль, — заметил император, тепло пожимая ему руку, — и мы по возвращении в Россию об этом предмете поговорим».
16 октября 1808 года Александр I возвратился в Санкт-Петербург. Два месяца спустя — 16 декабря — Сперанский был назначен на должность товарища министра юстиции. Михайло Михайлович вновь оказался под началом П. В. Лопухина: бывший генерал-прокурор и начальник Сперанского стал министром юстиции еще 8 октября 1803 года, сменив на этом посту своевольного Державина. В высочайшем рескрипте, данном на имя министра юстиции князя Лопухина, новое назначение Сперанского связывалось с необходимостью оживить работу учрежденной при Министерстве юстиции 28 февраля 1804 года Комиссии составления законов. Император заявлял в нем: «Желая сколь можно ускорить совершением возложенных на комиссию составления законов трудов, Я поручаю вам, особенно и исключительно от всех прочих дел, к производству Правительствующего Сената и Департамента Министерства Юстиции принадлежащих, употребить по сей части Действительного Статского Советника Сперанского. По делам сей комиссии, усмотрению Моему подлежащим, имеет он Мне докладывать».
Возросшее значение Сперанского в сановной иерархии нашло свое отражение на страницах камер-фурьерского журнала — в сведениях о лицах, обедавших у императора с императрицей. Согласно им, Сперанский стал приглашаться на обед к их величествам начиная с 1807 года. Тогда у него было шесть таких приглашений. В следующем, 1808 году он приглашался уже 23 раза. А в 1809-м — 77 раз. В судьбе Сперанского явно наступала новая пора.
Впоследствии, вспоминая об этой перемене в своей чиновной жизни, Михайло Михайлович писал, что «в конце 1808 года после разных частных дел» государь начал занимать его «постояннее предметами высшего управления», «теснее знакомить» с образом своих мыслей. Бумаги, поступавшие на его высочайшее имя, Александр распорядился давать на прочтение и Сперанскому. Император предложил ему подготовить общий план государственных преобразований. Михайло Михайлович после некоторых колебаний принял данное предложение. Знал ли он тогда, что перед ним распахивались двери не только к славе, но и… к несчастью?
