Нас высадили на темной дарамсальской остановке, горел одинокий фонарь, удушаемый стаей ночных мотыльков, стояло несколько такси, маленьких минибасов, со спящими внутри водителями. Три часа ночи, Дарамсала, до Маклеод Ганж[113], куда все направлялись, еще десять километров в гору, местный транспорт не ходит, так что таксисты – единственная наша возможность. Прекрасно это осознавая, они лениво просыпаются и заламывают цену вчетверо больше приемлемой! Пока Кашкет вел переговоры, я с Джулианом попивал найденный в его рюкзаке виски, не переставая радоваться скорому завершению пути. Вскоре все колымаги, кроме последней, разъехались отвозить более сговорчивых пассажиров. К нам подошли двое израильтян, также никуда не поместившихся, и мы впятером еле втиснулись в машину.
Маклеод Ганж спал – все было закрыто. На улице остались только собаки и коровы, жующие мусор. Ясное дело, что об отеле в такое время не могло быть и речи. Джулиан, правда, питал еще надежды, и нам пришлось отправиться на поиски рекомендованного ЭмСи места. Настроение было прекрасное, живот верно, на радостях, успокоился, спать не хотелось, а ночная неопределенность предвещала приключения.
Спустились по улице к единственному освещенному месту. Это была открытая галерея первого этажа какого-то гестхауса. Джулиан безуспешно пытался достучаться до ресепшена. Город спал, и было очевидно, что в ближайшие несколько часов ничего не откроется. Бросили рюкзаки в угол и расположились на мраморном полу террасы около лестницы, ведущей на второй этаж. Нашли розетку и вскипятили чайку. У нас был зеленый чай, купленный еще в Дели, а с собой мы всегда возили маленький кипятильник, железную банку с крышкой и два стакана. Я подключил колонки и плеер, а Джулиан обнаружил у себя пачку отменного печенья, и стало уютно, как дома. Кашкет и Джулиан засели за партию в шахматы, я заведовал музыкой и время от времени снабжал всех косяком. Под утро стало прохладно, так что нам даже пришлось поплясать под рэгги. Около пяти на улице появились редкие прохожие, в основном тибетские монахи в темно-красных тогах. Поравнявшись с нами, они расплывались в улыбке, и проходили дальше. Проснувшиеся индусы зазывали в свои гестхаусы за неприемлемую цену, на которую никто из нас не соглашался.
В семь начало светать. Из плоскости ночи, как на фотоснимке, стали проявляться очертания гор, долина и гнездящиеся на склонах домики. Мы постоянно бегали то на балкон дома, где сидели, то на поворот дороги, откуда были видны окрестности и ореол восходящего солнца, еще не показавшегося из-за гор. Несмотря на усталость, спать совсем расхотелось.
Уже совсем рассвело, и мы направились в центр и сели напротив двух первых открывшихся палаток с чаем, похожих друг на друга как две капли воды, а их хозяева, сочетавшие в одном лице все должности, были похожи как братья – оба с пузиками, в усах и клетчатых рубашках. Одна чайная называлась «Sunrise café» другая – «Moonlight cafe» под первым названием располагалась надпись, гласящая «Best chai in Asia», под вторым названием надпись «Best chai in India». Чай был одинаков в обеих. Взяв по стаканчику, сели на скамейку у дороги, греясь под утренним солнцем. Мимо сновали прохожие тибетцы. Молодежь лениво плелась по своим делам, старички монахи, перебирая четки, расплывались в улыбке и приветствовали нас так радушно, будто мы родственники самого далай-ламы.
Из кафе вышел англичанин средних лет в легком треморе и надавал нам кучу советов по расселению. Было очевидно, что он завсегдатай этих мест, но прибыл сюда недавно после длительного перерыва – он то и дело хлопал хозяина кафе по плечу, уточняя разные детали, которые могли претерпеть изменения во время его отсутствия. Потрепанный вид англичанина не оставлял сомнений в его бурном наркотическом прошлом. Несмотря на это, он был крайне, может даже чересчур, любезен. Узнав, что мы русские, он тут же рассказал, что бывал в Ленинграде. Джулиан подхватил тему и, спустя несколько минут, они трещали про Питер, как про родной Лондон.
– Да, да – говорил Джулиан – Особенно я люблю смотреть, как разводят мосты!
– Точно, точно, – вторил ему соотечественник в треморе, – а каналы, прорезающие весь город, это ж почти как в Амстердаме!
– Ага, точно, Питер же и был выстроен по аналогии, – поддакивал Джулиан и т. д.
Я молча на них поглядывал, удивляясь таким детальным познаниям.
* * *
Обошли дюжину гестхаусов – комнаты, которые нам предлагали, были неуютные, грязные и дорогие. Двинули вон из города в сторону деревни Дарамкот. На одном из поворотов встретили доброжелательного индуса, который предложил посмотреть его гестхаус в начале деревни, и мы продолжили путь вверх уже вчетвером. Миновав тибетский монастырь, попали в настоящий сосновый лес. Воздух тут казался чище, и стало заметно прохладней. На склоне лепился двухэтажный домик со светлыми комнатами, соединенными общим балконом. Сами комнаты были обставлены, как в Спарте – грубый лежак, тумбочка и две табуретки, беленные пачкающиеся стены, каменный пол и кисейные шторы – все это отдавало крымским санаторием. Из окна был потрясающий вид на долину с деревней Баксу[114] внизу, далеким водопадом, между двух гор, за которыми выныривал снежный хребет. Запросив сто пятьдесят рупий, дед положил конец нашим поискам, и мы заселились, я с Кашкетом на втором этаже, Джулиан прямо под нами. Распаковавшись и наведя феншуй, повалились на кровати и проспали несколько часов. Затем спустились в город и бродили по улочкам. Удивляло большое количество туристов. Такого большого скопления туристов я не видел со времен Гоа.
Шокированные ценой виски в вайн-шопе, подговорили индуса за небольшой бакшиш купить бутылку – как местному ему продали втрое дешевле, и все остались довольны.
Кафе «Лунный свет» и кафе «Восход»
Утром решили отправиться к вершине и устроить себе пикник. Кашкет руководил закупкой хлеба, сыра, овощей и т. д. Проглотив по омлету, двинули в путь. Солнце стояло в зените, парило во всю! Мы поднимались без маек, время от времени передавая друг другу рюкзак. Дорога вскоре превратилась в каменную, довольно пологую тропинку, вьющуюся по склону горы между деревьями с похожими на розы цветами. Цветов был океан, куда ни глянь, все было красным. Красные лепестки устилали всю тропинку, будто тут прошла королевская особа, они шуршали под ногами, как осенние листья. В тени этих деревьев устроили небольшой привал.
Ближе к вершине склон превратился в скалу, и наше восхождение уже начало отдавать альпинизмом. Приходилось на корточках пролезать через пещеры и цепляться за каменные выступы. Джулиан не отставал, и нам с ним часто приходилось дожидаться Кашкета, который и тут был во власти никотина – курил через каждые пять метров, а затем пыхтел, продираясь сквозь заросли розовых кущей. Вид открывался чудеснейший – под нами далеко внизу стелилась зеленая долина с крошечной Дарамсалой у подножия гор.
