богоугодные дела, иначе деньги мои даром пропадут. А мне достаньте к понедельнику только 2000 рублей бумагами.
Встретьте меня на вокзале, мы с вами вместе повезем шкатулку к вам на дом, тут вы мне передадите 2000 рублей, и я сейчас же отправлюсь обратно...
Здесь отец Иоанн несколько времени помолчал. Затем вздохнул и продолжал:
— Да!.. Вот что рассказал мне этот плут. И если кого Бог захочет наказать, то разум отымет... Представьте: я ему поверил! Мысль, что такие большие деньги, зря пропадающие, можно употребить на дела богоугодные и благотворительные, смутила меня.
Я подумал, обсудил обстоятельства дела, подверг мнимого Ельбиновича некоторому допросу и еще более уверился в истине его слов. Да! Я согласился...
Старик покачал головой и опять помолчал.
— Итак, 29 мая к 10 часам утра, — продолжал он, — приехал я на Варшавский вокзал. Смотрю, действительно идет ко мне навстречу Ельбинович со шкатулкою и тихо говорит: «Вот здесь ровно 30 тысяч, а вы привезли мне 2 тысячи?» — «Поедемте, — говорю, — со мной, я посмотрю, что вы привезли, и тогда дам вам две тысячи». — «Ах, батюшка, ужели вы такой, что, получая 30 тысяч, мне не доверяете и двух? Мне сейчас же нужно ехать обратно, боюсь, за мной, кажется, следят. Я приеду к вам 10 июня непременно и тогда узнаю, как вы распорядились с моими деньгами».
По своему простодушию, — закончил отец Иоанн, — я доверился мнимому благодетелю бедных, вручил ему пакет с двумя тысячами, простился с ним и приехал домой.
Раскрываю шкатулку, крепко окованную жестью, и что же в ней нахожу? Какую-то гарь вроде коксовой пыли, а внутри кирпич, на котором надпись: «Соболев» — очевидно, фамилия кирпичного заводчика... И затем в сердце упрек за доверие к мошеннику.
Скажите, ради Бога: есть ли какая-нибудь возможность отыскать мошенника при помощи тех билетов, какие я ему передал и номера которых перечислены в протоколе? Что вообще мне делать?
Выслушал я повествование почтенного батюшки, развел руками и невольно спросил:
— Неужели же вам, отец протоиерей, не пришло ни разу в голову, что человек вам врет в глаза, и врет притом так, что все его вранье, как говорится, белыми нитками шито?
Отец Иоанн сокрушенно вздохнул.
— Что поделаете!.. Сам теперь вижу. Но уже верно, как я говорил, если Бог захочет кого наказать, то прежде разум отымет... Представьте себе: я как-то сразу всему поверил! Мысль за 2000 рублей иметь чуть ли не 50 тысяч на дела благотворительности меня ослепила...
— Уж не знаю, что удастся с этим делом, — сказал я. — Прежде всего, конечно, вы подадите мне об этом всем форменное заявление и приложите опись процентных бумаг, врученных вами мошеннику.
Отец Иоанн беспокойно заерзал на месте.
— Все будет держаться в надлежащем секрете, — сказал я.
Батюшка просветлел.
— У меня, признаться, есть и то и другое, — сказал он, вытаскивая бумаги. — Только, пожалуйста, секретно. Вы сами понимаете...
— Понимаю, понимаю. Будьте покойны. Тем не менее, — продолжал я, — скажу вам откровенно: трудное это дело! Разве что мошенник будет настолько неопытен, что теперь начнет разменивать процентные бумаги, если только он не разменял их в день получения же... Особых, разительных примет у мошенника вы не заметили?
— Нет! Лицо самое обыкновенное, незначительное. Жиденькая бородка, усики... Носит фуражку с козырьком... с виду похож и на лакея, и на мещанина, и на мастерового... среднего роста...
— Ну, вот видите... Да таких тысячи ежедневно вы встретите на улице!
Отец протоиерей сокрушенно вздохнул.
— Да, правда! — произнес он уныло. — Но... Ельбинович? В Острове? — полувопросительно сказал он.
— А я уверяю вас, что никакого Ельбиновича в Острове нет. Впрочем, наведем справки... Постараемся. Приложим все усилия, чтобы найти этого благотворителя.
— Да! Благотворитель! — произнес батюшка.
На этом мы расстались.
Послал я на всякий случай в полицию города Острова запрос, нет ли у них такого мещанина Ельбиновича, сообщил банкам и конторам номера попавших в руки мошенника серий и билетов... Но дело на этом пока остановилось.
Из Острова, как я и думал, получилось известие, что никакого Ельбиновича у них нет, и я ломал себе голову, как напасть на следы этого искусного мошенника. Не прошло и нескольких дней, как новая проделка этого мошенника убедила меня, что он здесь, живет и здравствует в Петербурге или около него.
Оказалось, что приблизительно в те же дни, когда он оборудовал «дельце» с отцом Иоанном П., точь-в-точь такую же мошенническую штуку он проделал с архимандритом Чер-го монастыря Мелетием. Дело было так.
Монах Чер-го монастыря встретил на Сенной площади неизвестного ему человека, который вступил с ним в разговор и сказал между прочим, что он желает сделать большое пожертвование на монастырь, но предварительно хотел бы переговорить с настоятелем монастыря архимандритом Мелетием. Монах сообщил незнакомцу, что архимандрита можно видеть в такой-то день и час в часовне Иоанна Богослова, на углу Моховой и Пантелеймонской улиц. Неизвестный явился в назначенное время к архимандриту и рассказал ему следующую историю.
Свояченица его жила на содержании у графа Ш. Соблазнившись его состоянием, она украла у него шкатулку, в которой находилось золота на шестьдесят тысяч рублей. Золото это она передала ему. Вскоре в доме графа случился пожар. Когда выбрасывали вещи из окон, свояченицу его ударили нечаянно утюгом и убили на месте. Утайка шкатулки была обнаружена, и его судили, но «оставили в подозрении» и уже много лет следят за ним, не окажется ли у него большой суммы денег, почему он желает пожертвовать их на монастырь. Ему же просит дать только три тысячи рублей наличными кредитными билетами...
В назначенный день и час он и доставил свою шкатулку с кирпичом, получил 3000 рублей. Словом, разыграл ту же историю, что и с отцом Иоанном П.
Подумал, подумал отец архимандрит... и дело очутилось у меня.
Но мошенника и след простыл. Видно, это был уже тертый калач. А главное — это не была какая-либо шайка. Действовал он сам, единолично и на струнке благотворительности недурно разыгрывал свои дела.
Дал я соответственные указания агентам, но ясное дело, что рассчитывать на скорый успех было трудно. Оставалось ждать, что мошенник не удовольствуется только этими проделками и примется за них опять, или же ожидать «случая» — этого могущественного пособника сыска.
На всякий случай я,
