билетов на концерт ансамбля песни и пляски Советской Армии им. Б. Александрова, гастроли которого предстоят в Париже.
Резидент сочинил телеграмму в Москву, в которой просил разрешения отправить Любимова на Родину, чтобы тот поскорее отгулял отпуск. Он также предлагал на месте, в резидентуре, проявить отснятые Мюратом пленки и ходатайствовал о билетах на концерт.
Центр отреагировал быстро — разрешил отпустить Любимова в Москву, все остальное запретил — и проявлять пленки, и отказал в билетах, ссылаясь на безопасность агента.
А резидент к тому времени уже поторопился заверить Мюрата, что билеты будут, пусть не волнуется.
Из отпуска Любимов возвратился 21 декабря. На следующий день получил сигнал: Луиза просила о встрече. 23-го они уже встретились.
Вот как сам Виктор Андреевич вспоминал тот день: «Операция была солидно обеспечена — страховочная машина, контрольные точки, наблюдение, система сигналов… Словом, вышел на контакт с ней в полной уверенности, что чист как стеклышко. Сам проверил район встречи, приехав туда минут за тридцать. В общем, все нормально.
Правда, Центр рекомендовал провести встречу на улице в движении, но в Париже стояла на редкость мерзкая погода, ветер, дождь со снегом, и я решил нарушить указания начальства. К тому же Луизу знобило после болезни, и мы нашли с ней малолюдное, уютное кафе. Забрались туда, заказали по бокалу грога и после нескольких общих фраз о здоровье и семье перешли к делу».
А дела обстояли не лучшим образом. Мюрат был раздражен перерывом в работе. Он передал, что не видит для этого веских и убедительных доводов, а напряженная обстановка, на которую ссылается резидентура, наоборот, должна диктовать более активную работу разведчику. А запрет он расценивает как недоверие к нему.
Луиза передала и большую обиду Мюрата. Он просил всего шесть билетов на концерт ансамбля Б. Александрова для сына и своих друзей. Ему обещали и не выполнили. Мюрат достал эти билеты, правда, с трудом. И вот с таким настроением он настойчиво просил о встрече с Виком.
Что и говорить, Любимов был не на шутку встревожен. Не хватало только обид Мюрата по таким пустякам, как билеты на концерт. Но для Мюрата это оказалось не пустяковым делом. Страна, которой он служил честью и правдой вот уже много лет, отказала в ничтожной просьбе…
«Не иначе взбеленился мужик», — подумал тогда Виктор. В общем, еще одна головная боль. Резидент и Центр не поняли друг друга, а утрясать опять ему, оперативному офицеру Любимову.
Волновало и нынешнее положение агента. О нем было известно немногое. То, что Мюрат переведен к новому месту службы на солидную должность, заместителем начальника управления. С бывшим шурином, генералом де Леплером, у них сложились добрые, дружеские отношения. Но генерал вскоре собирался увольняться со службы, и оставшееся время Мюрат хотел использовать эффективнее.
Кое-что о теперешних возможностях Мюрата поведала Луиза.
Доступ к секретным документам НАТО у него оставался. Однако ужесточились условия работы с материалами. Дело в том, что секретная часть находилась в одном здании, и покидать его не было необходимости. Кабинет Мюрата располагался на первом этаже, а «секретка» на втором.
Фотосъемку вести в кабинете невозможно. По существующим здесь правилам двери кабинетов в рабочее время не запирались. Кроме того, ежедневно после обеда кабинет с ним делил полковник-англичанин, помощник начальника управления.
И, наконец, самое сложное, Мюрат работал во французском коллективе, а не как прежде, в американском. А это значит, вопросы безопасности курировали французские спецслужбы. Правда, секретные документы выдавали два уорнет-офицера, один — француз, другой — американец. Они же и следили за возвратом материалов в секретную часть.
Несмотря на все трудности, Мюрат настаивал на возобновлении работы с документами. И отснятые пленки — доказательство того, что эта работа возможна. Он сумел вывезти документы на машине, ибо автомобили полковников и генералов штаба не подлежали досмотру. Правда, резко сокращалось время на фотокопирование, возрастал темп работы. Тут Мюрат сам помогал Луизе, особенно если документы объемные, сброшюрованные. Такова была технология работы, опасная, рискованная, во многом зависящая от времени и случая. И тем не менее первый результат этой работы — 11 пленок, на которых запечатлены совершенно секретные документы.
В стремлении Мюрата к работе с документами была и еще одна, вполне прозаическая сторона. Через полтора года, в середине 1965-го ему предстояли отставка и жизнь на офицерскую пенсию. С чем же он подходил к этому непростому для любого офицера рубежу?
Его развод состоялся, дом перешел к жене. Он жил на служебной квартире. Серьезно пошаливало здоровье. Возраст не давал возможности рассчитывать на высокооплачиваемую работу на гражданке.
Перед Мюратом вставали достаточно серьезные личные проблемы, и он был не прочь заработать на старость. Мечтал купить квартиру в каком-нибудь тихом парижском районе, жениться на Луизе.
Расставшись с Луизой, Любимов еще долго будет вспоминать встречу, размышляя и пытаясь понять состояние Мюрата. Тревожные мысли бередили душу.
Видимо, это наложило отпечаток и на письмо, которое ушло в Центр, где Любимов докладывал о встрече с Луизой. Ответ из Москвы пришел уже в январе 1964 года. Замечаний по встрече не было. Центр разъяснял свою позицию. Он сообщал, что сознательно идет на сокращение информации от Мюрата для того, чтобы сохранить его на длительный период.
Но о каком длительном периоде шла речь, если отставка приближалась со скоростью курьерского поезда? Может, Центр рассчитывал на будущее трудоустройство Мюрата? Кто знает?
Далее Центр, подчеркивая заботу об агенте, просил тем не менее, чтобы Мюрат предварительно докладывал наименование и краткое содержание документа. На деле это выглядело примерно так: взять документ, проработать, составить краткую аннотацию, передать ее в резидентуру. И ждать ответа. В Москве рассмотрят, решат, дадут или не дадут добро. Если дадут, снова взять документ, вывезти из штаба, фотокопировать, передать через связника. А если во второй раз этот документ достать не удастся, что тогда?
Ведь речь шла о материалах высшей степени секретности, государственной важности.
Зная характер Мюрата, Любимов понимал: подобные указания вызовут лишь раздражение агента. И в конечном итоге он будет поступать, как ему удобнее.
Заканчивалось письмо из Центра очень нужными словами: «Надо заверить Мюрата, что, независимо от количества добытых документов, мы окажем ему необходимую материальную помощь. Ему не следует об этом беспокоиться и рисковать своей безопасностью в стремлении накопить денег в преддверии скорой отставки».
Много лет спустя, рассказывая об ответе из Москвы, Виктор Андреевич Любимов признался в беседе с автором: «К сожалению, красиво было на бумаге. В жизни получилось намного сложнее. С одной стороны, Центр говорил о сокращении информации, а с другой, еще
