К тому же существовала причина куда более глубокая, потаенная, что, может быть, и незаметно для самого поэта Ал. Соболева побуждала его продолжить и закончить пребывание в мире сем в Израиле, среди единоплеменников. Невольно думаю, что, не отдавая себе толком в том отчета, он подчинялся «зову предков» как истинный еврей. Прожив десятки лет преимущественно среди русских, он сохранил то подлинно еврейское, что вобрал в себя с молоком матери и от чего отказаться не заставила бы его никакая сила. Он это чувствовал, берёг, подчеркиваю - берёг подсознательно, как нечто лучшее, чем одарена каждая нация. И это нечто заставляло его интуитивно стремиться к воссоединению со своим народом.
Именно таковой представляется мне правильная трактовка его стихотворения «Голос Израиля», написанного в 1980 г. Быть может, не напрямую, косвенно, но оно связано с эмиграцией.
Вчитайтесь в него, вслушайтесь в каждую строку, не торопитесь. .. Оно - о многом... Я привожу его полностью
Этот голос звучит не из рая, за тысячи километров...
Слушаю голос Израиля, голос далеких предков.
...Рощи шумят лимонные, лунные, апельсиновые...
Мудрая речь Соломонова.
Песни седой Палестины.
Я и во сне не видывал камни, развалины храма, пышное царство Давидово, скромный шалаш Авраама.
Я и не знаю как следует речи своей - материнской.
Кости отцовы и дедовы тлеют в земле украинской...
Мне же судьбою указано слушать под небом неброским, как на деревне, под вязами, тихо поют о березке.
Речь всемогущая русская стала навек мне родною.
Милая женщина русая в трудной дороге со мною.
Что же прильнул я к приемнику?
В чем тут для слуха отрада?
Сердце мое неуемное, что тебе, что тебе надо?..
Подумалось поначалу, что это - самоанализ мужчины, умудренного трудностями и шестьюдесятью пятью прожитыми годами. Сказалась усталость. Мол, душа попросила покоя, как тело - удобной мирной позы. Оказывается, нет!
Не прошло и года, как муза поэта вновь пропела песню о свободе, с жаждой которой, с не сбывшейся для него мечтой, о которой прошла его нелегкая жизнь.
Заря прогнала ночи тень, красны восхода переливы.
Да будет светел этот день!
Да будет этот год счастливым!
Чтобы свобода больше мне ночами долгими не снилась, чтоб наяву, а не во сне она в судьбе моей явилась.
Чтоб я о ней уж не блажил, а наслаждался ею вдосталь, свободно жил, дышал, творил ну лет по меньшей мере до ста!
Стихотворение датировано 1981 годом. А уже в середине 1982 г. поэта настиг смертельный недуг. Он проболел около пяти лет.
САТИРА В ТВОРЧЕСТВЕ АЛЕКСАНДРА СОБОЛЕВА
Не знаю, в какое время и кто выдал на-гора концентрат обывательской мудрости, насколько безнравственный, настолько и гадко липкий: «Плюнь на все, береги свое здоровье». Общедоступен для понимания, тем и убедителен.
Это присказка.
Думаю, что после уже изложенного в предыдущих главах нет надобности объяснять, почему сатира оказалась частью творчества Ал. Соболева. Итак, продолжу более детально начатый ранее рассказ об Ал. Соболеве-сатирике.
Вообще-то отдавать честь и место сатире тоталитарного режима - само по себе уже сатира. Острая разоблачительная критика художественными средствами порядков страны-тюрьмы? Согласитесь, как-то несерьезно, недостойно, похоже на детскую игру, где все понарошку.
Куда и к чему должен был приложить сатирик свое острое перо, когда действия его были заранее регламентированы и стеснены? Правила страны-тюрьмы предписывали видеть СССР не иначе как могучим, несокрушимой крепости дубом. Разрешалось и даже поощрялось замечать пару-другую пожелтевших до срока листиков, крохотную засохшую веточку - изъяны совершенного древа. Случайные, нетипичные, они портили идиллическую картину и подлежали разносу...
О том, что у «несокрушимого дуба» гниет и большей частью сгнила древесина, и предполагать запрещалось. Вот тебе и «простор» для критики. Посему ее мишенями становились пьяницы, алиментщики, слесари-сантехники, нерадивые дворники, мелкие чиновники районного масштаба, герои бытовых неурядиц и прочие «листики» и «веточки»... Словом, царство мелкотемья...
Что, перевелись на Руси «салтыковы-щедрины» да «гоголи» и иже с ними? Нет. Но на них, выражаясь языком наших бабушек, «моды не было»... Уточню: коммунистической. Поневоле лишний раз воскликнешь: хвала инициаторам перестройки! Не будь ее, так и не узнали бы люди конца XX века и следующие поколения ни о Шарикове, ни о героях повестей Платонова, ни других исповедальных произведений талантливейших писателей советского периода, умышленно замалчиваемых, запрещенных. А их мучила боль за страждущий, порабощенный народ, за поруганную свою страну.
Поверьте, никто не заставлял Ал. Соболева обозначать свою жизненную позицию так, как это сделал он сам. Никто не нажимал, не давил на него. Кроме самой социалистической действительности.
...Так почему же, почему же быть равнодушным не могу?
Вознагражден я или проклят, что в сердце неуемный жар...
Покой лишь признаю во сне.
Бунтуй, душа моя, покуда, покуда кровь течет во мне.
Дороги торной мне дороже навстречу солнцу крутизна.
Иначе сердце жить не может.
Иная жизнь?.. К чему она?
Отсюда до сатиры - рукой подать. Не косметической, для отвода глаз, а настоящей, истинной, острой, предельно допустимой лютой цензурой.
Бунт, боевые доспехи в мечтах инвалида войны?.. В эту пору, когда живет с немеркнущей славой его «Бухенвальдский набат», уже принадлежащий истории? Угомонись ты, больной человек, как советует тебе один добрый знакомый: лови рыбку, собирай грибы, общайся с природой, которую так любишь, живи в свое удовольствие... Все равно никому ничего не докажешь, плетью обуха не перешибешь. Дружи с лирой, пиши лирику.
Ответ Ал. Соболева выглядел так:
Молчит моя заброшенная лира, ослабленные струны не звенят.
Лишь гневно прорывается сатира, как обличенье,
источая яд.
Носить бы мне певца любви корону -улыбка не сходила бы с лица.
.. .Когда б не лицезрел тупиц у власти, несущих беды страждущей стране, когда бы и удары, и напасти не испытал на собственной спине.
Остался жив...
Казалось, при Никитке в кромешной тьме мелькнул свободы луч...
Но оборвалась тоненькая нитка!..
Над нами снова мрак зловещих туч, и снова разгулялось беззаконье, и снова лжи - почтенье и салют: во славу новоявленной иконы фанфары надоедливо поют от Мурманска до самого Памира, от Сахалина до самих Карпат...
Вот почему моя замолкла лира, лишь гневно прорывается сатира, как обличенье,
