они сказали: «Вот это дает». И статью они читали, и были довольны. Капитан из политотдела знал, что и как надо писать в армейскую газету, а славу он отдал мне. И никто, как я думаю, не обратил особого внимания на сообщение соседней заметки о том, что англичане потопили немецкий линкор «Шарнгорст». Кому было дело до какого-то там линкора, когда свой брат сержант заявляет, что конец войны не «за горами», да еще судит о вещах по разговорам с живым немцем. В общем я радовался этой статье в газете «За победу» и тогда и сейчас считал и считаю себя ее автором.
Дня 3–4 я работал за нескольких человек. Когда приехал Прочаев и остальные, я едва держался на ногах. Подполковник Сваричевский всем очень меня хвалил, а я очень радовался, потому что любил и люблю, когда меня хвалят за работу. Потом был допрос пленного у командарма. Он задал несколько вопросов, я перевел и пленного увели. Подумав минуту, генерал Жмаченко спросил у подполковника: «Переводчик давно и успешно работает в отделе. Почему он не имеет награды?» Сваричевский подтвердил, что я действительно заслуживаю награды. Так я был представлен к награждению орденом «Красной звезды».
Теперь я расскажу о случившемся в небольшом украинском селе Мало-Половецкое. Здесь в паре километров от передовой дислоцировался 713 охранный полк немцев. Два его батальона таяли в непрерывных контратаках, а третий находился в селе и выполнял специальное задание командира дивизии. Шестьсот жителей села, среди которых было немало женщин, детей и стариков, согнали в просторный холодный сарай. Полковой писарь австриец получил приказ на расстрел «партизан», он вышел на мороз и схватился за голову. На вопрос коротконогого фельдфебеля – в чем дело – ответил, что всех людей, запертых в сарае, приказано расстрелять. Фельдфебель усмехнулся, заметил, что это просто, хотя он бы использовал этих людей получше, а именно, погнал бы впереди контратакующих батальонов: «Может быть, Иван не стал бы стрелять. Пускали же римляне быков впереди легионов». Фельдфебель оказался эрудитом. К вечеру заключенных вывели, поставили у заранее выкопанных рвов и полоснули из пулеметов. Когда несчастные кинулись врассыпную, по ним открыли огонь из разных, продуманно расположенных огневых точек. Перебили всех, трупы побросали в ров, засыпали мерзлой землей и снегом.
Утром наши войска ворвались в Мало-Половецкое и захватили несколько охранников. Заставили выкопать трупы расстрелянных. И я видел это. Вместе с Даниленко мы допрашивали писаря австрийца. Именно он и рассказал подробности преступления, совершенного в Мало-Половецком. Оказался в плену и коротконогий фельдфебель – знаток римской истории. Мы спросили, кто вместе с ним участвовал в расстреле. Фельдфебель молчал, повторяя, что он простой солдат, выполнял приказ, расстрелял партизан. На все это можно было реагировать только одним способом: Данилеко врезал ему в морду. Фельдфебель взвыл, стал просить, чтобы его не убивали. Мы ему сказали, что убить его, к сожалению, не имеем права, но судить его будут. Трибунал судил его и еще нескольких охранников – активных участников расстрела людей в Мало-Половецком. Преступников приговорили к повешению и повесили. Я не успел поприсутствовать при этом.
Случившееся никак не отразилось на нашем отношении к пленным вообще. Был такой случай: в плен попали несколько немцев и среди них один с перебитыми ногами. Необходимая помощь ему была оказана сразу. Стояли сильные морозы, а до лагеря военнопленных предстоял довольно большой переход. Транспорта у нас не оказалось. Мы закончили допрос, вызвали охрану и приказали пленным нести раненого на носилках. Один из них подошел к нам и шепотом предложил: «Идти далеко. Не лучше ли пристрелить раненого?» Даниленко и я пригрозили ему расстрелом, в случае если они не донесут своего солдата до пункта, где есть лазарет. Соответствующий приказ получила и наша охрана.
Раз уж речь зашла о карателях, то расскажу еще об одном случае. Как-то попал в плен солдат, служивший в, сформированном немцами, батальоне из крымских татар. Батальон был карательным. Мы с Даниленко допрашивали этого мужика. Он делал вид, что не понимает по-русски. Но это был зверь. Беспокойно моргал он гноящимися свирепыми маленькими глазами и весь дышал такой ненавистью и таким страхом, что на него жутковато было смотреть. Это кстати единственный случай пленения карателя подобного рода за все время моего пребывания в разведотделе. В связи с этим вот что: немцам не удалось создать боеспособных соединений из народов, оказавшихся в оккупации. Мы знали о власовцах, но они формировались без учета национальной принадлежности.
Новый 1944 год встречали в Мало-Половецком. Пили самогон, закусывали американской тушенкой. Минувший год был хорошим. Немцев били везде. Сравнительно немного оставалось до старой государственной границы. Удалось прорвать блокаду Ленинграда, дивизии Роммеля с трудом отбивались от войск союзников, наступавших в Италии. И все-таки именно из Италии немцы перебросили часть сил на Украину. Не помню, в каком точно месте, в плен попал солдат из 16 танковой дивизии немцев. Этот малый воевал во Франции, в Африке, в Италии. Он говорил: американцы начинают наступать после сильнейшей артиллерийской подготовки, под прикрытием множества самолетов и многочисленных танков. Стоит ли удивляться, что американская пехота идет в наступление с сигаретами в зубах и несет небольшие потери?
Так вот, мы встречали новый год. Произносили тосты, а потом пели. В то время особенно популярными были песенки из кинофильма «Два бойца» – «Темная ночь», на стихи А. Суркова «Землянка» и сильные песни Хренникова из фильма «В шесть часов вечера после войны». (Об этом фильме следует сказать пару слов. Сейчас его сюжет может показаться и упрощенным, и мелодраматическим. Но во время войны фильм производил большое впечатление. Прочувствованный дикторский текст «Я вас прошу пожелать мне счастья, рассвет недалек, на рассвете бой» воспринимался каждым. Но дело даже не в этом. В кинофильме был показан конец войны, встреча людей в Москве на Красной площади. Тем самым конец войны, который смутно мечтался, становился овеществленным, если можно так выразиться.)
Потом мне предложили исполнить коронный номер. Я нередко и всегда успешно исполнял его вместе с Даниленко. Тот отбивал мощный такт кулаками по столу, а я пел фокстротик Лещенко о том, что «на Кавказе есть гора самая большая, а под ней течет Кура мутная такая…» После этого обычно расходились, кто – спать, кто – дежурить.
Новый Год встречал с нами, только что прибывший в отдел, заместитель начальника по политчасти подполковник Груздев. Славный был это человек: спокойный, умный, доброжелательный. К сожалению, в отделе его не утвердили. Пребывание в окружении считалось в то время и вплоть до 1956 г. пятном вроде
