не я один. Наше общее настроение было столь явным, что подполковник Груздев отправился к командарму и в конце концов все уладил. Был и со мной смешной случай. Я дежурил по отделу. Пискнул зуммер полевого телефона. Я поднял трубку и сказал: «Дежурный по отделу Кац слушает». «Доложите обстановку», – услышал я незнакомый голос. Понятно, что я осведомился, кто спрашивает. Раздалось грозное: «Курочкин!» Я вытянулся перед телефоном и, стоя, доложил обстановку. Присутствовавшие отдельцы весело надо мной посмеялись. Но ведь не им пришлось разговаривать с генералом Курочкиным.
Тяжелые бои произошли в районах деревушек Павловка и Тыновка. Горели десятки немецких танков, дивизии «Мертвая голова», «Адольф Гитлер» бросались в атаки и гибли под огнем. И мы несли большие потери. И все-таки немцы не прорвались к окруженным войскам. В боях у Тыновки участвовала чехословацкая бригада Л. Свободы. Поручик Илович получил за эти бои орден «Отечественной войны 2-ой степени». Он, Меньшиков, Даниленко и я выпили по сему поводу. Поручик рассказывал: «Мы отбили восемь атак батальона немцев. Я сам зажег два танка!»
В середине января я был награжден орденом «Красной звезды». Подполковник Браверман поехал со мной во второй эшелон в отдел кадров Армии для его получения. Получили, вышли на улицу. Браверман на морозе обнял меня, пожал руку, поздравил. Потом, выполняя волю «фюрера», мы забрали его давнишнюю подругу повариху Надю и поехали в Ставище. Я вошел к полковнику с новенькой «Звездой» на груди. Он сказал: «Ишь ты!» и пожал мне руку. Прошел примерно час. Вечерело, запищал зуммер. Полковник срочно требовал меня к себе. Я надел шинель и кинулся в соседнюю хату. Диванчик, на котором так недавно и так уютно расположилась Надя, был пуст. Полковник взволнованно сказал: «Кац, выручай! Я сидел около Надьки и в это время явилась Аня. Я и слова не успел сказать, как она ушла. Ты знаешь, Анька мне дорога. Выручай. Что хочешь делай, но выручай!» Бурылев снарядил сани, и я полетел по снежной дороге в полк связи. Аню я застал в полутемной комнате хорошо натопленной хаты. Она сидела одна на печи, забившись в угол, и плакала. Увидев меня, она воскликнула: «От него пришел? Катись к…» Я сел на лавку и сказал, что действительно от него и за нею. «Ты с ума спятил! – удивилась Аня. – После Надьки я к нему не пойду». Я пустился в рассуждения. Я сказал, что полковник не ожидал Надю, что она увязалась за нами, и знай я о ее намерениях, никогда бы ее не взял с собой. Да и что случилось? Аня сказала, что видела, как полковник сидел около Надьки и гладил ее. Это она сама видела. Я возразил: «Ты ошибаешься. Сидеть-то он сидел, и это как раз свидетельствует в его пользу. Он ее не гладил. Он сам мне говорил, что не гладил. И зачем бы ему ее гладить?» Я говорил долго и убедительно. Все это было абсурдным и вздорным, но ведь славная молоденькая Аня изо всех своих женских сил хотела мне верить. Она ведь любила легкомысленного, но умелого полковника Сваричевского. Кончилось тем, что я привез Аню к полковнику. За эту операцию он присвоил бы мне звание Героя Советского Союза. Жаль, что на сей счет у него не имелось полномочий.
С новеньким орденом я на следующий день явился на узел связи. Девушка связистка сказала: «Лешка, какой ты счастливый мальчишка!» Она была безусловно права. 17 января 1944 года мне исполнилось 22 года. Даниленко устроил пиршество. Хозяйка хаты, где он жил, зажарила гуся, дала бутыль самогона. На празднество прибыл полковник Сваричевский. Выпили и закусили. Даниленко отстукал на столе ритмы, я исполнил коронный номер. Повеселились. Остаток дня и ночь я проспал. Это был мне подарок от офицеров разведотдела. Ко мне хорошо относились.
Вскоре меня принимали в кандидаты партии на бюро штаба Армии. Подполковник Груздев рассказал мне основные положения устава. Что касается международной обстановки, то, по его мнению, если члены бюро и зададут мне какие-нибудь вопросы, то только для того, чтобы узнать у меня новости. В этом случае я должен помнить, что некоторые сведения секретны. Я же волновался совсем по другому поводу. Надо мной висела тень моего несчастного отца. Но все, разумеется, обошлось. Меня приняли за пару минут. Забегая вперед, скажу, что 9 марта я получил кандидатский билет. Среди членов бюро, совершенно для меня неожиданно, оказался начальник административно-хозяйственной части штаба Армии. Это меня разочаровало: закоренелые разведчики не почитали интендантов. Закоренелые разведчики не задумывались над проблемами снабжения. Они потребляли.
Между тем, с концом февраля дохнуло весной. Никогда не встречал я ее так рано и теперь радовался оттепели и каким-то непередаваемым запахам нехолодного влажного ветра. Пришло паршивое письмо от Нины. Я, разумеется, написал ей о своем ордене. Она ответила насмешкой. Я очень огорчился, пошел к Даниленко, хотел напиться, но выпивки не получил. Пошел утешаться к Жене Турбиной. Она только что вернулась из госпиталя: лечила глаза. Женя со связистками жила довольно далеко за озером. Я ходил к ней по хрупкому льду. Обходилось. Один раз, правда, едва не утонул. Возвращался через озеро после празднования 8-го марта, провалился у берега, но кое-как выбрался. Женя по-прежнему меня любила. Увидев меня, брала за белый воротник полушубка, прятала в нем лицо. Она говорила: «Скорее бы весна, чтобы все зазеленело, все высохло». Ей хотелось звездной ночи, запаха травы и цветов. И мне хотелось того же. И еще хотелось, чтобы кончилась проклятая война. И я, злой на Нину, сказал: «Женька, у меня действительно нет девушки, кроме тебя». А она накинула на плечи поверх гимнастерки, подаренный мною, цветастый платок и пела под гитару.
В начале февраля 1944 г. я получил первое и последнее за время войны письмо от Юрки Зыкова. С Юркой Зыковым мы вместе росли и учились в школе. Он всегда хотел стать летчиком. С раннего детства. Он любил мастерить: клеил сложные коробчатые змеи, строил модели самолетов и планеров. Все это летало. Когда велосипеды считались редкостью, ему купили какую-то ржавую развалину. С помощью керосина, молотка и клещей он заставил колеса вертеться. Мы стали ездить на велосипеде. Все, кроме меня. Я не доставал ногами до педалей, а потому меня возили на раме в качестве пассажира.
У Юрки Зыкова была сестра Лиля на два года его моложе. Где-то в начале 30-х гг. родился брат, которого нарекли нечеловеческим именем Эвир. Расшифровывалось это как Эпоха Войн и Революций. Эпоха оказалась на два месяца недоношенной, росла
