Москвы и с каждым из них находивший общий язык. Но всему свое время. Не говоря о 20-х, 30-х годах, можно с пониманием отнестись к послевоенному периоду. Но как понять такой произвол в 80-х годах, когда народ начал формироваться как нация, происходило обновление страны, государство провозгласило о своем намерении вступить на демократический путь?
Наверное, каждый задумывался: а нельзя ли было не допустить тех трагических событий? Если бы тогда у нас был сегодняшний опыт демократизации и гласности, достаточная культура проявления своих чувств, упреждающая саму возможность политического самодурства, возможно, такого бы не было. Это ярко доказывают дни, когда еще на заре суверенитета на стачку поднялись шахтеры Караганды и накал кризиса был неменьшим, но мы сумели общими усилиями наладить конструктивный диалог, пойти на компромисс и найти консенсус между противоборствующими сторонами.
В декабре 1986 года так не было. В тот период в сознании каждой стороны преобладал стабильный, привычный, безусловно, подлежащий подавлению «образ врага», который командная система долгие годы внедряла в нашу душу. К тому же следует понимать и конкретную ситуацию того момента. Она тоже была не из лучших. Давайте подумаем: первый руководитель только второй день находился в республике, он здесь никого не знает, не знаком с положением дел, а перед зданием Центрального комитета на площади стояла мощная сила – группы людей, чье настроение и лозунги тоже были не в его пользу. Рядом с ним были советники из Москвы, привыкшие действовать только командно-административными методами. Они старались полностью оттеснить местных партийно-советских руководителей от контроля над ситуацией; решения принимали келейно, как я писал выше, за закрытыми дверями.
В целях оправдания каждой строчки постановления, принятого по оценке работы республиканской партийной организации, Центральный комитет КПСС развернул широкую идеологическую кампанию. Не постеснялись и пойти на неблаговидные извращения. Так, скрупулезно велся учет того, сколько человек славянской национальности выехало из республики, при этом каждый факт преподносился как «происки националистов». А на деле они уезжали в основном из областей, где преобладало русское население, то есть из регионов, где не имелось даже поводов для межнациональных противоречий. Однако и этот факт никого из организаторов идеологической кампании не волновал. Весь этот идеологический ажиотаж только обострял межнациональные отношения, вынуждал людей, которые долгие годы жили уверенно, в условиях добрососедства, смотреть друг на друга с подозрением: не националист ли, не шовинист ли тот или иной человек?.. Если подерутся два мальчика, то сразу принимались за выяснение их национальной принадлежности.
Я был за то, чтобы во всей полноте, точности и внятности прояснить все обстоятельства и вопросы, связанные с декабрьскими событиями. Выступая на Пленуме Центрального комитета КПСС, заявил, что полностью присоединяюсь к позиции, отстаивавшей мысль, что в нашумевшем постановлении ЦК КПСС Центральный комитет Компартии Казахстана и казахский народ несправедливо и оскорбительно обвинены в национализме. Политбюро Центрального комитета КПСС не только прислушалось к нашему мнению, но и выразило поддержку. В конце концов мы добились отмены того постановления. В своих мемуарах Горбачёв лишь вскользь упоминает об этом факте: «Завершая разговор на Политбюро, я сказал, что “у нас нет оснований ставить под сомнение интернационализм казахского народа”. Эти слова были сразу же опубликованы в Казахстане и как бы успокаивали. Тем не менее в тексте постановления сохранилось упоминание о казахском национализме. Этот пункт был в дальнейшем отменен».
В те времена изменить партийное постановление было делом адской сложности. Мы также выступили за создание независимой комиссии Президиума Верховного Совета Казахской ССР по декабрьским событиям с привлечением в нее представителей общественных организаций и неформальных объединений. Вскоре открылась правда о Желтоксане. Безвинно осужденные были выпущены из тюрем, сотни студентов восстановлены на учебе.
К большому сожалению, декабрьские события не прошли без человеческих жертв. Студент Кайрат Рыскулбеков был осужден якобы за убийство охранника телестудии Савицкого. Он был приговорен к расстрелу. Впоследствии были найдены доказательства того, что в момент гибели Савицкого Кайрат находился совсем в другом районе города. Ясно, что «признание Кайратом своей вины» было получено после бесчеловечных пыток. Была информация и о человеке, который оклеветал его, дал ложное свидетельство. О Кайрате распространили слух, что в тюрьме он покончил с собой. Но это вызывало сомнения. Вполне возможно, что к его гибели имеет причастность рецидивист, сидевший с ним в одной камере. Учитывая все это, я издал указ о присвоении звания «Халық Қаһарманы» Кайрату Рыскулбекову, ставшему безвинной и героической жертвой в борьбе за национальное достоинство.
Бездумная и слепая жестокость, обрушенная на головы молодежи, обернулась национальной трагедией. Основное противоречие здесь в том, что большинство участников мирного протеста всем сердцем поверило в слова Горбачёва о перестройке и гласности. После подавления демонстрации грубой силой в них не осталось ни капли уважения к советской системе.
«Геннадий Колбин по-своему ускорил закат советской власти». С этими словами Джонатана Айткена нельзя не согласиться. Как человек, проработавший с Колбиным два с половиной года, я разделяю эту оценку. В книге Айткена говорится: «Назарбаев оставался вторым человеком в руководстве Казахской Советской Социалистической Республики, но у него возникло множество проблем при работе с новым первым руководителем Геннадием Колбиным. Вместо того чтобы успокоить народ после травмы декабрьских событий, Колбин намеревался начать охоту на ведьм, преследуя людей, которых он обвинял в организации демонстраций. Назарбаев пытался остановить его в этих попытках. В течение первых недель 1987 года оба руководителя много и откровенно разговаривали на эту тему. Поначалу казалось, что Колбин охотно выслушивает советы премьер-министра. Однако их рабочие отношения постепенно подрывались тремя факторами: вмешательством Москвы, декларативным стилем руководства, при котором давалось слишком много пустых обещаний, и атмосферой взаимных уколов и ударов, которая обнажала трещины на фасаде их лояльности друг к другу». Верны и следующие слова: «Неудачи первого секретаря портили его отношения с премьер-министром. Колбин последовал примеру Кунаева, приказав КГБ провести расследование в отношении своего подчиненного и попытавшись добиться для Назарбаева перевода на какой-либо высокий пост в московском аппарате. Однако Горбачёв не принимал подобные предложения».
Да, Колбин, вместо того чтобы на новом месте опираться на прежние кадры, старался избавиться от них и в первую очередь – от меня. При этом главным и единственным его обвинением было то, что я пошел на площадь к молодежи, более того, ходил вместе с демонстрантами по улицам города. Отсюда он хотел сделать вывод, что один из организаторов декабрьских событий – Назарбаев: поскольку в первый день глава правительства ходил вместе с молодежью, то на второй день она уверенно собралась на площади. Да, это
