В Свердловском обкоме он работал вместе с Рыжковым, в Грузии – с Шеварднадзе. В верхах был замечен, когда на посту первого секретаря Ульяновского обкома партии активно проводил антиалкогольную кампанию Горбачёва. Был страстным любителем перетасовывать кадры. Под надуманным предлогом, что в Казахстане руководящие кадры не готовы к выполнению требований перестройки, он по решению Горбачёва в один день свалился как снег на наши головы. Поскольку всю жизнь находился на партийной работе, он всегда шел туда, куда партия приказывала, и, похоже, не особо задумывался, куда идет, какой груз ответственности берет на себя. Разумеется, сам он не просился к нам. Направили – пришел, поручили – сделал, позвали – ушел. В этом и драма Колбина.
Как человек, возглавлявший правительство и в силу этого непосредственно работавший с Г. В. Колбиным, думаю, нельзя промолчать о том, какую роль он вообще играл в Казахстане. Ясно, что в кризисе, который совпал с началом его работы в должности первого секретаря ЦК Компартии Казахстана, нет личной вины Геннадия Васильевича. Как я сказал выше, в Казахстан он не просился. Видимо, в этом и есть настоящая трагедия большого начальника, воспитанного на примерах прошлого, в условиях диктата командно-административной системы. Он не мог отречься от своих прежних методов работы, не смог вовремя уловить характер резко изменившегося времени. Мне кажется, Центр, по-своему сделавший максимальные выводы из декабрьских событий 1986 года, постоянно волей и неволей толкал его на проведение жесткой политики администрирования, личного управления.
Главный инструментарий руководства при административном стиле работы – проведение всевозможных совещаний, создание бесконечных бумажных потоков, раздача поручений, высказывание просьб. В 1987 году, например, в Совет Министров Казахстана поступило из союзных, республиканских и местных органов 40 тысяч документов. Наверное, не было недели, чтобы не проводились совещания с областными руководителями разного ранга и профиля: секретарями областных комитетов партии, председателями облисполкомов, начальниками управлений, хозяйственными работниками. Постоянное давление и подстегивание сверху зачастую приводили к подготовке сырых, безосновательных проектов, а они в свою очередь принимались в виде различных решений и программ в большинстве случаев лозунгового характера. Озвучивались амбициозные планы: за пять лет решить жилищную проблему, в кратчайший срок в масштабе всего Казахстана победить продовольственный дефицит. От всех руководителей, не владевших казахским языком, потребовали спешно освоить его. Стараясь подчеркнуть важность этого требования, Колбин, помнится, во всеуслышание пообещал, что на следующем Пленуме Центрального комитета он сделает доклад на казахском языке. Широко развернувшаяся борьба против пьянства, создание различных «зон трезвости» были восприняты как вполне нормальное дело. Однако после этого люди вместо алкогольных напитков начали употреблять одеколон, зубную пасту, гуталин, резко возникла проблема наркомании и токсикомании. Надо отметить, что сам он не был трезвенником.
Критикуя подобные методы руководства, я не хочу показаться человеком, абсолютно не имевшим ко всему этому отношения или каким-то нейтральным свидетелем, не несущим за это ответственность. Совсем не так. В свое время большинство таких мероприятий я тоже воспринимал как должное. Чтобы убедиться в полной несостоятельности и негативности практики голого администрирования, мне тоже потребовалось определенное время, шанс пережить личные ошибки и упущения. Но в то время и я, и все мои товарищи по республиканскому руководству всеми силами хотели помочь Г. В. Колбину, старались оградить его от принятия неправильных решений. Хотя многие его ошибки были видны невооруженным глазом, у нас и в мыслях не было выступить против или, скажем, создать противостоящую группировку, ведь буквально недавно все мы пережили очень трудный период. По принципиальным и важным вопросам он адекватно воспринимал многие мои советы. Эти советы, по мнению обоих, помогли вывести республику из многих тупиковых ситуаций. На эту тему между нами не раз имели место долгие чистосердечные разговоры.
Я очень удивился, когда узнал, что в течение 1987 года Колбин несколько раз обращался к руководству Центрального комитета КПСС и Совета Министров СССР с просьбой о переводе меня в Москву, на другую работу.
Видимо, одно из наследий, оставленных командно-административной системой, – недоверие к окружающим людям, вынужденное стремление каждого руководителя думать только о себе, о личном благополучии. На такие дела обычно толкают подозрительность и замкнутость, особенно присущие чиновникам из верхнего звена. После этого попробуй объяснить или доказать людям, воспитанным в такой среде, что тебя интересуют не карьера, не личные заботы, а другое – куда более возвышенные цели и задачи. Это практически невозможно.
«Однако завоевать популярность Колбину так и не удалось. Человек, ничего не знавший о республике, которой его послали руководить, не понимавший психологии казахов, он не сумел завязать здесь ни дружеских, ни деловых связей. Осознавая свою растущую изоляцию, он метался, выдвигал все новые мертворожденные “инициативы”. Чтобы вырваться за пределы официальных отношений, позволявших ему получать лишь общую информацию о происходящем, он завел обыкновение собирать у себя корреспондентов “Правды”, аккредитованных в разных областях республики, в надежде узнать от них о реальных проблемах и об отношении людей к власти. После таких разговоров в кабинете Первого обычно следовало приглашение в баню, сдобренное умеренными возлияниями, что было заметным отступлением от “линии партии”. Ведь Колбин в бытность свою в Ульяновске прославился решительной борьбой с пьянством, еще до того, как стартовала известная Горбачёвская антиалкогольная кампания. А в Казахстане, осознав, что генсек “подставил” его и выхода из капкана нет, он и сам, приезжая из ЦК домой, нередко коротал вечер наедине с бутылкой водки» – эти слова Сергея Плеханова также приходится подтвердить.
Он так и не избавился от одиночества. Кого-то хвалил, кого-то хулил, а потом науськивал одного на другого… Но что бы он ни предпринимал, никто не признал в нем родственную душу.
«Какой черт пригнал меня в этот Казахстан?» – такая мысль не произносилась им вслух, но все мы читали ее в его глазах. Человек, за плечами которого все-таки имелся солидный стаж работы в разных местах, внутренне признавался себе, какой ошибкой явилось командирование его в эту республику, где прежде не ступала его нога.
В те годы на волне перестройки в алматинских театрах ставились спектакли, довольно смелые по тем временам. Так, в драме Шерхана Муртазы «Письмо Сталину» были показаны горькая правда голода и гражданский подвиг Турара Рыскулова, написавшего Сталину письмо об этой трагедии. Заместитель главы правительства Мырзатай Жолдасбеков тепло отозвался о спектакле и пригласил меня в театр. Я позвонил Геннадию Васильевичу и предложил сходить вместе. Он согласился. Но уже с самого начала спектакля он изменился в лице. Сидел, не проронив ни слова. Обычно после спектакля руководство заходит в кабинет директора, благодарит его за постановку (даже если не понравилась), желает
