"18 января. Ура! Блокада прорвана!
На рассвете бойцы Ленинградского и Волховского фронтов соединились в районе рабочих поселков под номерами 1 и 5".
"19 января. Ночью ленинградское радио сообщило: "Блокада прорвана! Мы давно ждали этого дня. Мы всегда верили, что он будет..."
Да! Мы ждали и верили. И он пришел!
Люди ночью выбежали на улицы. Начались поздравления, объятия, поцелуи. Послышались песни. От радости многие плакали... А мне почему-то захотелось прокричать во весь голос тут же родившееся четверостишие:
Нет уже больше смертельных тисков.
Прорвана нами блокада!
И засветилась в сиянье веков
Слава бойцов Ленинграда!
"20 января. До боли обидно в такой момент покидать Ленинград. Но приказы не обсуждаются. Вечером убываем на север за новыми самолетами. В составе группы шесть экипажей. Командиром назначен инспектор дивизии по технике пилотирования капитан Иван Иванович Борзов..."
Поздняя ночь. За окном завывает вьюга. Укрывшись под снегом, притаились в тревожной тьме гарнизон и небольшое селение.
Встретили нас хорошо. Удивительно быстро разместили в гостинице. После морозной трясучей дороги теплая печка-голландка и солдатская койка с тощим матрасиком кажутся верхом блаженства.
Кончился утомительный путь с чехардой на открытых машинах по лесным вологодским ухабам, с лязгом заржавленных буферов и рыдающим скрипом промерзших от стужи вагонов. Одубевшее тело расслабленно нежится на застиранной, пахнущей хлоркой короткой простынке.
- Не спишь?
Закатившись в надсадном кашле, Петр Стрелецкий приподнимается и ощупью шарит ладонью по тумбочке.
- Мне вот не спится, - хрипит он простуженно. - Даже не верится, что живыми до места добрались. Папиросы куда-то запропастились. Нужно, пожалуй, перекурить...
После завтрака из столовой вернулись в гостиницу. С удивлением гляжу на часы. Уже девять утра, а за окнами непроглядная темень.
- Сомневаешься? - улыбается Бунимович. - Это же Север: очарование полярных ночей, моржи и айсберги. Начинаю влюбляться в природу. Бр-р-р, поводит он зябко плечами.
- Природа природой, а дело делом, - скороговоркой чеканит капитан Борзов, заходя в нашу комнату. - Представляю руководителя переучивания старшего инспектора летчика морской авиации полковника Рейделя.
Вошедший за ним незнакомый худощавый полковник изучающе смотрит на нас белесыми главками и неожиданно восклицает:
- Кто изучал английский?! Никто? Удивительно! Американскую технику будем осваивать, а вы в языке ни бум-бум. Потрясающе здорово!
- Американскую? - медленно тянет майор Алаторцев и продолжает невозмутимо: - Да нам хоть турецкую подавай. Если не хуже нашей, то запросто провернем.
- Значит, договорились, - удовлетворенно произносит полковник. - Вам и поручим возглавить работу по переводу английской инструкции на русский язык. Пока с этим делом освоитесь, мы с капитаном Борзовым и инженером Лебедевым проверим комплектность машин, прикинем график их сборки. Переводчика и инструкцию вам сейчас привезут. Пойдемте, Иван Иванович.
...Склонившись над кипой бумаг, Алаторцев с сожалением смотрит на переводчицу.
- Скажите, ну кто же вы по профессии?! - восклицает он жалобно.
- Я уже вам заявляла: преподаватель английского языка. Только преподаватель!
- Уж коли преподаватель, то я опять утверждаю: для вас это семечки.
- А я еще раз прошу вас понять: это технический перевод. Меня же учили литературному, разговорному языку. Поэтому ничего не получится. В данном контексте слово "кок" не подходит. В переводе на русский - это петух. Даже по смыслу он никуда не монтируется. Что же я могу с ним поделать?
- Ну отрубите вы ему голову - и поехали дальше, - миролюбиво советует штурман Николай Афанасьев.
...В комнате дымно и душно. Рейдель проводит короткое совещание. Живой, энергичный, он все время в движении.
- Значит, установили. После обеда все, за исключением переводчиков, выходят на сборку. Работой руководят инженер Лебедев. Сегодняшняя задача распакован, самолетные ящики, рассортировать все детали, приступить к их расконсервации и стыковке основных узлов самолета, таких, как крылья и хвостовое оперение.
Оглянувшись, полковник подходит к майору Алаторцеву.
- Как с переводом? Трудностей быть не должно. Английский значительно проще турецкого.
Бегло листая рукопись, бросает довольные взгляды на переводчицу.
- Хорошо. Тут немного подправим - будет точнее. Молодцом! Удивлен поразительно быстрым успехом в техническом переводе.
От удовольствия и смущения щеки у переводчицы розовеют.
- Это не я, - говорит она сбивчиво. - Это Алаторцев подправляет, интуитивно...
Сборочная площадка со стороны похожа на муравейник. Кажется, все суетятся, толкаются, бегают. Но это только так кажется. Одни раскрывают огромные ящики. Другие разносят детали по стеллажам. Работа движется строго по плану, на удивление споро. Техники Соколов, Панкратов, Лупач, Алексей Пресняков с трудом успевают производить сортировку предметов.
- Братцы! Кабину смотрели? Ух и красивая! - восхищенно твердит Стрелецкий. - Тумблеры, кнопочки, ручечки, клавиши. Даже коврики к полу пристегнуты.
- Это не показатель, - возражает ему Бунимович. - Ручечки, коврики мишура. Вот соберем, полетаем и скажем, что самолет из себя представляет. Восхищаться пока рановато...
* * *
- Наконец-то мы встретились, - тихо смеется Борис, придвигая поближе раскрытую банку с тресковой печенкой. - Надеюсь, успел убедиться, что Север не рай? Если ночь, то полярная. Если война, то коварная. Пьем не водку, а спирт и треской заедаем. Слава! Ты не уснул? - подталкивает он старшего лейтенанта Балашова. - Налил бы по капельке, что ли?..
Вечно смеющийся Боречка Громов. Сколько лет, сколько зим? Расстались в тридцать девятом, после выпуска из училища, молоденькими лейтенантами. Теперь капитан. Или, как пишут во флотской газете: "...знатный североморский летчик-торпедоносец". На раздавшейся вширь груди отливают муаром два ордена Красного Знамени. В волосах седина. У переносья суровая складка. Только глаза, как и были, мальчишечьи, колкие, быстрые, наблюдательные. И Слава под стать ему. В звании чуть приотстал, зато по другим статьям - близнецы. А в училище худеньким был, незаметным. "Бледным индейцем" когда-то его дразнили. Теперь вон в какого красавца вымахал.
Вздохнув, Борис закурил папиросу.
- На Севере наших почти не осталось - убиты. В полку - только Гриша Малыгин да Коля Ильин. Из знакомых - Костя Шкаруба, Сергей Макаревич. Остальных ты не знаешь. Ну! Давай по единой, за всех однокашников, за тех, кто воюет, и за тех, кто погиб...
